Неуловимая подача
Шрифт:
– Она никогда не говорила тебе, что беременна? – Миллер хмурит брови, она явно разозлилась.
– Она узнала об этом только после того, как я уехал. Но нет, я не думаю, что она планировала мне об этом сообщать.
– Ненавижу ее.
Я усмехаюсь.
– А я – нет.
– Как ты можешь?
– Потому что она искренне верила, что сделала все правильно, каким бы ошибочным ни был этот поступок. Она не хотела, чтобы я думал, что она пытается заманить меня в ловушку или забрать мои деньги, поэтому планировала справляться с этим самостоятельно, но через полгода поняла,
Миллер усмехается.
– Тогда я буду держать обиду на тебя, раз уж ты такой рассудительный. Это отстой, Кай. Ты пропустил целых шесть месяцев.
– Я знаю, это так, и думаю об этих шести месяцах каждый день своей жизни. Что я пропустил, чему Макс научился без меня. Я не испытываю к ней ненависти, но злюсь на нее за то, что она не рассказала мне о нем раньше. Когда она появилась в Чикаго, у меня и в мыслях не было, что растить его буду я.
– И ты уверен, что он твой? Вот так просто?
Приподняв брови, я жду, когда она сложит два и два. У Макса мои глаза стального цвета, мои темные волосы. Нет никаких сомнений, он мой.
– Ладно, – смеется она, поднимая руки. – Глупый вопрос.
– Я уже столько пропустил, что боюсь пропустить что-то еще. – В помещении становится пугающе тихо, тишина пронзительна. – Прости, – приношу я свои извинения. – Слишком поздно для того, чтобы тебя этим грузить.
– Меня никогда не поздно грузить, папочка-бейсболист.
С моих губ срывается изумленный смешок, и он снимает напряжение.
– Не смеши меня.
Она улыбается, и мне это очень нравится. Мне хочется смотреть на нее, я хотел бы рассказать ей очень много всего, когда она так на меня смотрит. Но вместо этого я ныряю под воду и плыву прочь, пока не чувствую, что она следует за мной по пятам, плывя по той же дорожке бассейна.
Вынырнув на глубине, я зависаю на месте, пока она тоже не выныривает на поверхность.
– Что, черт возьми, ты делаешь?
– Плыву следом за тобой через весь этот клятый бассейн, пока ты не расскажешь мне остальное.
– Что – остальное?
– Продолжение истории. Почему ты никому не доверяешь своего сына. Почему ты не доверяешь мне. – Она слишком часто двигает руками и ногами, чтобы просто удержаться в воде в вертикальном положении. – Кроме того, я не очень хорошо плаваю, так что, если я утону, это на всю жизнь останется на твоей совести.
– Я тебе доверяю.
Она замолкает, ее зеленые глаза широко раскрываются, и она начинает медленно тонуть.
– Хорошо, Майкл Фелпс [47] . – Протянув руку, я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе. – Не нужно жертвовать своей жизнью. Я расскажу.
47
Майкл Фелпс – американский пловец, 23-кратный олимпийский чемпион.
Наши ноги переплетаются под водой, мы скользим друг по другу кожей. Вода довольно теплая, но я чувствую, как под моей ладонью по спине Миллер пробегают мурашки. Я обвиваю рукой ее бедро, ее ноги обхватывают мою
Откашлявшись, я возвращаю нас на мелководье. Добравшись до глубины, на которой она может стоять, я по-прежнему не отпускаю ее.
Когда Миллер пытается убрать ноги с моих бедер, я сжимаю ее еще крепче. Она приятна на ощупь. Слишком приятна. Я действительно понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как меня в последний раз касалось женское тело, но не хочу, чтобы это заканчивалось прямо сейчас.
– Ты мне доверяешь? – шепчет она.
– Думаю, да.
– Почему?
– Боже, я понятия не имею. Ты как слон в посудной лавке, так что, возможно, я просто не в своем уме.
Я медленно подвожу ее к выступу, усаживаю, но сам не ухожу. Остаюсь стоять между ее раздвинутых ног, мои ладони лежат на бетоне, рядом с ее бедрами.
– Задавай свои вопросы.
– Почему ты увольнял всех нянь?
Она спрашивает напрямик, но я колеблюсь. Опускаю голову, бедра Миллер прямо передо мной, и мне приходится сжать руки в кулаки, чтобы не коснуться их.
– Могу я сказать тебе, почему? – тихо спрашивает она. – Я думаю, ты хочешь перестать играть в бейсбол. Я думаю, ты переживаешь, что пропустишь важные моменты, которые могут достаться тому, кто будет присматривать за Максом. Думаю, ты так зациклился на том, что пропустил, что отчаянно хочешь больше ничего не пропустить.
Вдыхая через нос, я отступаю в воду, потому что мы чересчур близко, и она видит слишком многое.
– Я знаю, каково это – когда с тобой нет родителей, – говорю я ей. – В тот день, когда меня призвали в армию, Исайя был единственным в толпе провожающих, и то же самое произошло, когда подошла его очередь. Кроме того, только я оставался рядом с ним, когда он получал водительские права и когда ему впервые разбили сердце. Последнее, кем я когда-либо буду, – это отсутствующим отцом. Я не пропущу ничего важного, и более того, я не хочу упускать повседневные, незначительные моменты. Они нужны мне все.
Когда Миллер входит в воду, ногой задевая меня по ноге, между нами воцаряется тишина.
Ее обычно уверенная манера общения становится мягкой.
– Где были твои родители?
– Моя мама умерла.
– И моя тоже.
Она садится на выступ, и я перевожу взгляд на нее.
– Рак, – поясняет она.
– Автомобильная авария.
– А твой отец?
Ладно, на сегодня хватит.
– Долгая история.
Кажется, она понимает, что мне нужно сменить тему.
– Тебе стоит хоть немного повеселиться.
Я невольно улыбаюсь.
– Поверь, в двадцать лет мне было очень весело. Как только Исайя обосновался в лиге, я стал жить полной жизнью. Я был глуп и безрассуден, и мне не нужно возвращаться к этому теперь, когда я должен растить сына.
– Тебе не стоит возвращаться, но ты мог бы найти баланс между «тогда» и «сейчас». А теперь ты все время ворчишь, – она понижает голос, передразнивая меня, – Я одинаково ненавижу игру в бейсбол и людей, которые присматривают за моим ребенком.