Неуязвимых не существует
Шрифт:
29
Иногда события как бы замедляют свой ход, и время тянется, тянется, пока не лопнет вдруг и не становится ясно, что любое промедление – уже ошибка. Так вот и получилось в тот вечер, когда вдруг по всем каналам объявили, что приближается антициклон колоссальной устойчивости, и теперь городу грозит задохнуться в собственных газах и запахах. Предупреждение и в самом деле было неприятным, но оно странным образом подтолкнуло меня, и я, кажется, придумал, что и как буду делать дальше.
И каково же было мое удивление, когда меня на встречу
Приглядевшись, я понял причину его смелости. Он был изрядно пьян, губы его расползались, словно бы сделанные из непослушного теста, глаза сверкали чрезмерным азартом, а по временам, от странной подсветки этого не самого освещенного в мире кабака, они и вовсе казались рубиновыми. Это было неприятно.
Еще неприятней было то, что с ним оказалось две подружки. Одна выглядела совсем девочкой, которая с достоинством владелицы загородного дворца и дохода в семизначную сумму, сообщила, что билет при ней, следовательно, она-то как раз в порядке. Для нее это было нормально – представляться мужчинам подобным образом. И означало простую вещь, что у ее подруги подобной лицензии не существовало.
Так как лицензированным проституткам уже года три выдавали разрешение на промысел с десяти лет, срок Джину грозил только за совращение безбилетной девахи.
Чтобы нам не мешали, девок он подтащил к визору и попросил бармена наливать им без ограничений. Пиво они встретили разочарованно, рассчитывая на большее, хотя налегли на дармовщинку с трудолюбием, достойным лучшего применения. А вот телик их устроил вполне. С их работой не каждый вечер удавалось что-нибудь посмотреть по трехмернику.
Когда стало ясно, что нас никто не услышит, я почти накинулся на Джина:
– Ты мог бы их и не привозить. Я по десять раз проверяюсь, когда в сортир хожу, а ты…
Но вся моя тирада была напрасной. Он едва ли соображал, что я говорю, его покачивало даже когда он угнездился на высокий табурет перед стойкой. Но речь его оставалась твердой.
– Я не мог от них отделаться. К тому же был уверен, что ты под личиной. – Внезапно он пьяно ухмыльнулся. – Кстати, давно хотел спросить, как ты это делаешь?
Я повернулся к широченному зеркалу, повешенному перед выходом, чтобы бармен проверял лица клиентов перед отбытием, и оценил свой профессорский «прикид». На меня смотрел все тот же пухлячок, вот только уши сделались чуть более оттопыренными, чем нужно, да глаза смотрели чересчур жестко, требовательно и уверенно для такого типа. Да, глаза – самое главное, на них я уже не раз прокалывался, а когда-нибудь, может быть, сгорю окончательно. Я хотел было за них приняться, но потом вспомнил, что скоро должен буду вернуть свою нормальную внешность, и не стал ничего предпринимать. Джину я ответил так:
–
– Но рост? Как ты рост меняешь?
– Рост – не вес. Вот с весом проблема серьезная, а рост – всегда можно изменить и за счет хрящей, и суставными подкладками, хотя в драке, например, они мешают. К тому же все эти изменения не беспредельны, а удаются лишь сантиметров на десять, максимум двенадцать.
Он повернулся назад, на мгновение обдав меня перегаром, от которого не помог бы и скафандр высшей защиты. Тоже посмотрел в зеркало, и я сразу кое-что про него понял. Должно быть, потому, что он не покачивался.
– Но лицо? – пробормотал он. – Совсем не узнать. Если бы… Не знаю, может, твой взгляд, когда я вошел… Иначе даже не остановился бы рядом.
– Молодец, – заметил я. – Растешь на глазах.
Внезапно, в порыве пьяной фамильярности, он потряс меня за плечо, а потом и вовсе схватил за щеку и потянул так, что еще немного, и след остался бы. Я ударил его по руке. Почему-то возникло убеждение, будь я в моем настоящем облике, он так не сделал бы.
– Это и беспокоит, – он вздохнул.
Нет, играть он не умел. То ли так получалось из-за смерти всей его семьи, то ли он просто был не способен лгать, что для бывшего профсоюзного босса довольно странно.
– Ты приехал, чтобы потаскать меня за брыла? – спросил я.
Он сразу стал еще пьянее. Я вчитался в его сознание, но там стояла блокада, пожалуй, чересчур жесткая. Простой телепат и тот что-нибудь да заподозрил бы. Я же был просто уверен, что весь спектакль, который он разыгрывал передо мной, – чушь на постном масле.
– Нет, хочу узнать, что у нас с деньгами? – он посмотрел на меня значительно, гораздо более выразительно, чем должен был в его стадии опьянения. – Понимаешь, меня вчера накрыли в казино, и я дал расписку.
Смех, да и только. Он в Москве чуть больше недели, кто и в каком казино поверит в его расписки? Тем не менее он двигал свою версию дальше:
– Я бы никогда не решился так играть, но ты сказал, что мне следует не стесняться в расходах и я должен выглядеть кутилой… В общем, нужны деньги.
Так я и знал. Но чтобы не выдавать себя раньше времени, спросил сладчайшим голоском:
– Сколько?
Он вздохнул с облегчением, да так заметно, что я даже расстроился. Нельзя же до такой степени не уметь маскироваться!
Он назвал сумму, примерно столько, сколько ему было нужно для его безумной попытки убить Сапегова со своими сомнительными приятелями.
– На днях собирался занять, – сказал я ласково.
– Значит, завтра будут? – Он уже забыл, что должен быть пьяным в стельку.
Вот тогда я не выдержал. Я спросил его, почти не меняя тона:
– Удрать задумал? Действовать по своей схеме? Подрывать противника с собой вместе? Рвешься в герои заделаться? – Я внезапно почти заорал, хотя и шепотом, резко меняя интонацию, что очень хорошо помогает на допросах: – Какова решительность! И какова глупость! Ты только посмотри на себя, кого ты можешь обмануть? Ты даже пьяным прикинуться не сумел. А чтобы охрану преодолеть, тебе следует быть как минимум актером.