Невенчанная губерния
Шрифт:
Была и другая тайна у Власа Егорыча — причина давней, уже затухшей вражды с Огрызковым. После венчания узнал он, что его молодая жена… Как говорят: каравай-то надгрызенный! Иван родился раньше положенного сроку. Власа уверяли, что, мол, сынок недоношенный. А там поди знай, может и переношенный! Потому и выжидал, пока подрастёт младший — Филька. Окажется он способным к делу — так лучше уж всё передать ему.
Когда купец узнал, что у Ивана в Боровухе появился «предмет увлечения», особенного значения этому не придал. Воспринял как нечто ожидаемое. Двадцать лет парню —
И тогда нехорошие предчувствия пришли к Власу Егорычу, поэтому сделал он ход вперёд, по поговорке: бережёного Бог бережёт. Посоветовался с кем следует, мотнулся в Ряжск один раз, второй… К действиям приступил решительно и враз.
Дело было в субботу, лавку закрывали рано. Иван, отводя в сторону запавшие, как в лихорадке, глаза, убирал по ящикам товар и явно томился, не решаясь начать разговор с отцом. Влас Егорыч это понял по вороватым, исподволь брошенным на него взглядам. Решил, что самое время упредить.
— Ты вот что, сынок, Иван Власыч… Нынче вечор отдохни, соберись, а завтра мы с тобой поедем в Ряжск на смотрины. Я тебе невесту высватал. Девка гожая, родителя ейного Аникиту Гусятникова ты хорошо знаешь, он три тыщи за нею даёт…
Увидав, как выстрелил в него взглядом Иван, как растерянно отступил в угол, решил Влас Егорыч не дать ему опомниться и рубить до конца:
— А в Боровуху, к предмету твоему, я сам потом съезжу, всё улажу по чести, чтобы без обиды.
— Спасибо, тятя, за заботу, — еле сдерживая себя, ответил Иван, только я никуда не поеду. У меня уже есть невеста. В Боровухе.
— Никак ты пьян? С кем говоришь! Да я тебя туда связанного повезу! — перешёл на крик Влас Егорыч.
Тут уже и на Ивана накатило.
— А этого не видал? — и сунул ему под нос кукиш. — Я у тебя шесть лет бесплатным приказчиком…
Но не успел договорить. Отец схватил деревянный аршин и наотмашь ударил по лицу. Иван отшатнулся. Схватил отца за руки. Сгоряча схватил — хрупнуло в суставах у старика, лицо исказилось от боли.
Такого Влас Егорыч совсем не ожидал.
— Степан! — завопил он. — Степан!
Вбежал приказчик.
— Вяжи его!
Навалились вдвоём. Иван раскидал их. Власа Егорыча только отбрасывал, а уж приказчика не пожалел. Отскочил в угол, схватил в руки тяжёлый безмен:
— Не подходите — убью!
Приказчик сидел, скорчившись, на полу. Власу Егорычу меньше досталось, но и у него на бороду выползла струйка крови. Он утёрся рукавом, увидал кровь и неожиданно спокойным, ледяным тоном сказал:
— Выдь, Степан. Да двери закрой. А ты безмен оставь. — И когда
— Я сказал. Плати мне как приказчику. Всё другое — моя забота.
— Ах ты, подкидыш огрызковский! — сорвался Влас Егорыч. — Да мне скандалу не хочется, иначе и говорить с тобою не стал бы.
— Тогда я — вот как есть — уйду.
И ушёл. В растерзанном виде явился к деду Огрызкову. Но тот наотрез отказался взять его к себе в приказчики. «Даже, — сказал, — в подметалы не могу взять! Нельзя мне твоему отцу врагом быть. Покорись, Ваня».
Он побывал в трёх или четырёх купеческих домах — и везде то же. Никто не хотел враждовать с Сафьяном Собачьим. Иван почувствовал себя в западне. Зашёл к Аверичеву в трактир. Тот держал постоялый двор и большой трактир при нём.
Был ранний осенний вечер, и сальные свечи задыхались в полутьме харчевного зала. Прошёл к длинному столу и резко обернулся, чувствуя, что его кто-то тянет за полу суконника.
— Что с тобой, Иван Власыч?
Это был Фаддей Шестипалый. Иван тяжело опустился на лавку рядом с ним. Только тут почувствовал, как приходит отрезвление.
— Ушёл я от тяти. С боем ушёл…
— Неужто? — Фаддей искренне опечалился. — Ох, горе… Влас-то Егорыч не такой, чтобы отпустить подобру-поздорову.
— Слушай, Фаддей… Некому мне теперь довериться. — Суетливо стал шарить по карманам, вытащил бумажник, начал было копаться в нём, а потом захлопнул. — На, сам посчитай. Всё, что при мне есть. Мало, конечно… Только — смотря для кого. Отдашь Душане. Возьми, возьми, не считай — спрячь, — заторопил он. А когда растерянный Фаддей спрятал бумажник, облегчённо вздохнул. Потом передумал: — Нет, Фаддей, держи их у себя. Пользуйся как хошь… Только не дай ей пропасть. Не дай ей пропасть! Сам решай, когда подмогнуть надо.
Подбежал половой:
— Чаво изволите?
— Я сам к хозяину подойду, — поднялся Иван.
Из внутреннего помещения к стойке вышел хозяин. Недоумённо поднял глаза на гостя. В двух словах пояснив суть дела, Иван попросил:
— Возьми меня к себе — хоть буфетчиком, хоть половым.
— Шутишь… неужто родителя своего не знаешь. Он меня пожуёт и выплюнет. На вот, опохмелись и ступай домой. Погулял — хватит.
Здесь же, в трактире, его и нашёл пристав. Предложил подобру-поздорову пройти в участок. Иван не сопротивлялся. А там дюжие молодцы-квартальные обыскали его, забрали всё, что было в карманах.
Два дня с ним никто не разговаривал. Поесть приносили из трактира. И лишь в понедельник перед вечером появился уездный исправник. Попросил отпереть дубовую решётку и сам зашёл к нему. Пристав услужливо внёс в кутузку стул. Исправник достал из портфеля пачку исписанных листов бумаги, потряс ими перед Иваном.
— Печальная трагедия-с… Сын уважаемого человека-с… Вот протоколы следствия, по горячим следам оформленные. Ограбил родителя, избил-с… Покушался на жизнь мещанина Степана Федорычева. Это, сокол ясный, Сибирь-с. Уразумел?