Невероятная очевидность чуда

Алюшина Татьяна

– Ну что, заходим? – спросила Ева, отчего-то посмотрев на Орловского с еле заметным сомнением.

– Вам неприятно здесь находиться? – уловил он ее настроение и сомнение.

– Наоборот, – покачала она отрицательно головой, – слишком хорошие воспоминания. Очень много теплого и счастливого. Из детства, – и, смутившись своим откровением и проявлением столь читаемых эмоций, она произнесла торопливо: – Ну, вы понимаете.

И первой шагнула в мастерскую.

Орловский, наверное, понимал, но не совсем так, как представляла себе девушка, – скорее теоретически, ему-то терять родных и близких людей, с которыми связано счастливое

детство и все то теплое, надежное и защищенное, что дает человеку семья, пока не довелось, слава богу. И пусть как можно дольше и не доведется.

Но он понимал.

Поскольку тоже терял… Друзей. Настоящих. И хороших знакомых. Жизнь, она такая… разная.

В мастерской они провели больше часа, и то только потому, что Ева буквально утащила мужчину после того, как они проверили и собрали все необходимое для завтрашней рыбалки. А так бы Орловский в этой мастерской завис вообще на всю ночь, осваиваясь и приноравливаясь к инструментам, общей «логистике» устройства помещения, и все порываясь опробовать станки.

– Вот бы не подумала, что вы фанатеете от всего этого, – дивилась искренне Ева, ухватив мужчину за локоть и настойчиво выводя того из мастерской.

– Почему не подумали? – спросил у нее Орловский с повышенным интересом и бросил последний взгляд вокруг, явно сожалея, что приходится уходить и оставлять эту «пещеру Али-Бабы» без тщательного и глубокого обследования.

– Хоть вы, как говорит наша нянечка, явно «мужчина не гуманитарный», но к рабочему классу вас можно отнести еще в меньшей степени, чем к гуманитариям, – объяснила Ева.

– А ваш дедушка был из рабочего класса? – усмехнулся Орловский, помогая Еве закрыть тяжелые створки ворот.

– Моего дедушку определенно можно отнести к технически образованному рабочему классу, поскольку свою карьеру он начал простым рабочим, а закончил инженером на одном из крупных заводов Москвы, – пояснила она, запирая мастерскую на два солидных сейфовых замка: верхний и нижний. А закрыв, повернулась к Орловскому и усмехнулась: – У вас сейчас такое выражение лица, Пал Андреич, как у ребенка, у которого отняли конфету в тот момент, когда он ее уже достал из обертки и даже успел надкусить. Но, надо заметить, вы отлично справляетесь с обузданием явного выражения своих чувств.

Орловский рассмеялся, понимая, что девочка-то права – разочарование, которое он испытывал в этот момент, как от отобранной мальчуковой игрушки, имело место, тут уж не поспоришь, как и с тем, что он старался с этой эмоцией совладать.

– Ну что вы грузитесь, Павел Андреевич, – рассмеялась звонко Ева, внимательно следившая за выражением лица мужчины, и протянула ему тяжелую связку ключей: – Вот, держите. Тут все, которые относятся к мастерской, в том числе и от сейфа, бог знает, что там дед с папой складировали. Вот и посмотрите заодно, что там лежит, и от некоторых шкафов, и еще какие-то, понятия не имею, для чего они предназначены, но уверена, вы сами прекрасно разберетесь. Можете в любое время пользоваться мастерской, она в полном вашем распоряжении, да хоть и вовсе в ней поселитесь, раз уж вас эта замануха завораживает настолько сильно. Но если мы завтра все же хотим пойти на рыбалку, то встать надо пусть не в четыре утра, как летом, но часов в восемь желательно. Пока подготовимся, соберемся и до реки дойдем. Пока с местом определимся, высмотрим получше и подкормим. Хотя… – протянула она задумчиво и предложила: – Я и одна могу порыбачить.

–

Нет-нет, пойдем вместе, – возразил Павел и посмеялся над собой: – Вы правы, Ева, не могу удержаться, когда вижу классный инструмент, западаю, как пацаненок на пистолетик, который щелкает курком. Пока не осмотрю и не испытаю, все остальное не волнует.

– Понимаю, – кивнула Ева и двинулась по дорожке к дому, видному в стылой, слякотной темноте только благодаря двум горевшим фонарям: одному на веранде, а второму на углу дома. – У меня и свои фетиши имеются, от которых я залипаю конкретно.

– Это какие же? – живо полюбопытствовал Орловский.

– Секрет, – усмехнулась Ева.

Они поднялись по ступенькам, прошли через веранду и зашли в дом.

– Ну что, Павел Андреевич, спокойной ночи, – пожелала ему Ева и спросила: – Свет выключите на веранде и на участке?

– Да, конечно. Идите отдыхать, Ева, я все закрою, проверю и выключу, – пообещал Павел.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Ева и призналась: – А то я на самом деле что-то совсем рублюсь. Накатило неожиданно. – И, уже поднявшись было на две ступеньки по лестнице, ведущей на второй этаж, вдруг остановилась и повернулась к мужчине, вспомнила, о чем хотела сказать: – А, да, Павел Андреевич, солянка была потрясающая. Огромное спасибо. Да и отвар реально вкусный, и главное – в самую тему пришел и очень вовремя.

– Вы уже благодарили, – напомнил Орловский, – но все равно: пожалуйста, – и произнес ответную благодарность, подняв руку и демонстративно позвенев ключами: – А вам огромная благодарность за мастерскую. Это подарок из шикарных.

– Ну все, – легко посмеялась Ева, – расшаркались благодарностями, теперь можно и спать.

– Спокойной ночи, Ева, – пожелал ей Орловский.

Свернувшись клубочком под своим теплым любимым одеялом и уже подремывая, Ева улыбалась. Ей очень понравился этот Павел Андреевич, еще в тот момент, когда она буравила его своим особым взглядом и язвила по поводу «полати царской» – тем, как держался, и тем, что постарался сохранять определенный тон и позу, демонстрирующие отсутствие всякой агрессии, чтобы не испугать ее своим внезапным появлением, да и внешне он ей понравился… Ну, как может понравиться мужчина женщине?

Вот так и понравился. Причем здорово так понравился.

Да уж, интересный сюрприз подсуропила ей тетка Аля, думала уже растягивающейся, тающей и исчезающей мыслью Ева, так и продолжая улыбаться своим мыслям и ощущениям, плавно проваливаясь в сон.

Так закончился длинный, полный нервных переживаний, напряжения и странностей день Евы.

Ленивый дождь своим присутствием утро им не испортил – не лил и не шел даже, а так, висел в воздухе какой-то непонятной влажной взвесью, периодически формирующейся в мелкие капли, и снова, словно передумав, повисая распыленной мокротой, что называется «ни два ни полтора». Ну и на том спасибо.

Ночами уже ощутимо подмораживало, но глубокая речка Калиновая, по названию которой, как очевидно, и было дано имя поселку, пока даже легким ледком-намеком по бережкам взялась совсем чуть-чуть. Оно, конечно, рыбалка в ноябре – это такое себе удовольствие, на любителя, к тому же та еще канитель. Не самый рыбный сезон для средней полосы. Как говаривал дедушка Евы Олег Прохорович: «Пришло зазимье, рассветы с сумерками среди дня встречаются – почаевничать с утра не успеешь, как и ночь уж в окошко заходит».