Невероятная очевидность чуда
Шрифт:
– Павел Андреевич, что у вас с ногой? Врожденная патология, несчастный случай или ранение?
Он медленно развернулся, посмотрел на девушку, что-то про себя быстро обдумывая, и хмыкнул:
– Ну да, вы же врач.
– И еще немного, – показала она большим и указательным пальцами, сколько именно занимает это «немного», – антрополог.
– Скажем так: несчастный случай с ранением, – ответил Орловский и спросил: – И когда вы поняли?
– Сразу. Когда вы несли мой чемодан по лестнице на второй этаж. Но сегодня после рыбалки вы сильнее припадали
– Все «да», как говорит один мой знакомый. Ногу я все же перенапряг, предпочтя рыбачить стоя. И машину мне временно запретили водить, – признался Орловский.
– Вот что, Павел Андреевич, давайте договоримся так, – «докторским» безапелляционным тоном постановила Ева. – Если вам нужна перевязка, массаж сведенных мышц или обезболивающее, вы немедленно обращаетесь ко мне. И это не обсуждается.
– Принял, понял, дал обещание, – без дурашливости, на полном серьезе произнес Орловский.
– Вот теперь можете идти, – окончательно отпустила его Ева.
Изучая инструмент, станки и общее устройство мастерской, Орловский прокручивал в голове рассказ Евы, анализировал, останавливался на каких-то подробностях и деталях, но главное не это – он думал о самой девушке, и думал так… Да правильно он думал, как положено. И еще немного больше, чем положено.
Он лукавил, когда уверял Еву, что ему не терпится изучить мастерскую ее деда и повозиться с железками. Нет, ему, разумеется, было весьма любопытно, и руки прямо чесались поработать с чем-нибудь, но сказать, что это желание доминировало, превалировало и затмевало все иные интересы, – нет. У него и своя мастерская имеется, да такого класса и уровня, каких реально мало встретишь в нашей стране.
Девушка Орловскому определенно была на-а-амного интереснее любых мастерских и любых железок.
Ох, как она его зацепила, заинтриговала! До потрохов аж!
Давно его так не торкала женщина, не будила в нем такой увлеченности, интриги, желания непременно разгадать ее загадку. А то, что в ней имеется загадка, да непростая, это Орловский чувствовал всем своим нутром, рефлексами и тренированной интуицией.
Анестезиолог! Охренеть! Реаниматолог! Тем же образом по эмоциям. Он и предположить не мог, что вот эта малышка может быть врачом. Лажанулся он, это факт.
А потому что увлекся.
Не удержавшись от навязчивых мыслей и понимая, что толку в таком состоянии от работы руками не будет, Орловский отложил инструмент, который держал в этот момент, сел на стул за рабочий стол и достал смартфон.
Когда Ангелина Львовна описывала ему удобство и комфорт дома в Калиновке, он спросил, как хоть зовут его хозяйку, и она ответила:
– Ева Валерьевна Ахтарская.
И более никакой информации про собственницу дома не добавила: ни возраст, ни семейное положение, ни кем работает. Скупо-информативно: он спросил – она ответила. Все.
Но Павел запомнил и сейчас набрал в поисковике: «Валерий Ахтарский, Институт этнологии
Вот что-то подсказывало Орловскому, что Ева Валерьевна фамилию отцовскую пока не меняла.
Поисковик выдал ответ, и, раскрыв статью, в которой имелась и фотография искомого объекта, Павел расширил снимок и всмотрелся в лицо отца Евы, а изучив, углубился в чтение самой статьи.
Ева автоматически убирала со стола, мыла посуду и наводила порядок в кухне, лишь краем сознания отслеживая то, что делает. Все ее мысли были заняты Павлом Андреевичем Орловским.
Ах, как же он ей нравится! Интригует, возбуждает…
Ну да, возбуждает, а как иначе – если женщину не возбуждает мужчина, который ей понравился, так и все остальное неинтересно и по большому счету не имеет значения.
А кстати, сколько у нее секса-то не было? – пришла вдруг неожиданная мысль Еве. А, действительно, сколько?.. – прикинула она и посчитала: так выходит, что года четыре и не было.
«Ох, ни фига! – впервые за все это время осмыслила она эту цифру в полной мере. – Аж четыре года! Обалдеть!»
Об этой стороне жизни Ева как-то даже и не задумывалась все это время – крутилась между заботой о маме, домом, работой и очередной учебой, жила, что называется, на «резервном генераторе», не до мужиков и не до секса вот совсем.
Да и не в сексе, собственно, суть! Хотя и в нем, разумеется, тоже, но…
Этот Павел Андреевич…
Совершенно очевидно, что человек он непростой и… Как там в литературе-то говорится… «прошел суровую школу жизни»? Вот-вот, ее самую и прошел. Уж насколько суровую, бог знает, но Ева обязательно что-нибудь у него выспросит.
Судя по его речи, манере держаться и излагать свои мысли, по непростому взгляду, по телосложению, сухому, четко прорисованному мышечному каркасу, в котором каждая мышца натренирована, по тому, как он двигается, как умеет слушать и улавливать любой нюанс речи собеседника и его эмоции, с каким достоинством и уверенностью держится – дядя-то сильно непростой.
А его экипировка и одежда?
Эдакая очень демократичная, аскетическая скромность, стоящая сильно-сильно нехилых денег, на порядок-другой дороже любой показной и броской роскоши. А уж его снаряга рыболовецкая – это вообще отдельная песня, Ева оценила по достоинству! Там только снасти одни красоты какой – каждая блесна единичной ручной работы, не говоря про фирменные удочки и катушки.
И вот интересно до внутреннего писка, как же такого загадочного, упакованного дядечку занесло в эти…
Ева усмехнулась неожиданно выскочившему воспоминанию. Всякий раз, когда ее старший брат Алексей приезжал в Калиновку, один или с семьей, не важно, первым делом, вылезая из машины после четырехчасовой дороги от Москвы, он потягивался до хруста в костях, делал несколько наклонов вправо-влево и, обведя довольным взглядом окрестности, протягивал наигранно-благостным тоном:
– Родные бебеня…