Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера
Шрифт:
— Да, — скромно подтвердил Эдик.
— Наш человек! — в приливе чувств, Вера хлопнула стажера по плечу.
Тот слегка поморщился — хрупкая, изящная девушка, натренированная за шесть лет работы на «скорой», обладала прямо-таки недюжинной силой.
— Готовься — за первый же косяк огребешь строгий выговор с занесением в личное дело, — предупредил Данилов. — Сыроежкин злопамятен, как кардинал Ришелье.
— От судьбы не уйдешь, — махнул рукой Эдик. — А у вас, Владимир Александрович, выговоры были?
— Семь штук, — ответил Данилов. — Причем, как правило, не за то, за что следовало. Например, первый свой выговор
— Пассажира подвезли?
— Нет, отвез старичка с нестабильной стенокардией в госпиталь инвалидов войны, причем не в наш, а в тот, что в Медведково. Дедушка без жены ехать наотрез отказывался, а что ей было в госпитале делать, после того как я ее мужа в реанимацию сдал? В два часа ночи? Ну, мы ее обратно и прихватили — все равно по пути.
— Помню, — вмешался Петрович. — Ночью дернул меня черт поехать через город, а не по кольцу, и на Таганке, возле бывшего ресторана «Закарпатские узоры» нас линейный контроль и тормознул. Посторонний в салоне — всем по шапке, то есть по выговору.
— Благими намерениями… — вздохнул Данилов.
Некоторое время они ехали молча. Когда машина свернула на Формовский проезд, Вера спросила:
— Ингалятор брать?
— Естественно, — отозвался Данилов. — Язов по дури не дернет — лечить будем в полном объеме.
У подъезда стояла машина тринадцатой бригады. Длинноволосый молодой водитель Бутаков так увлеченно слушал свой любимый «хэви-метал», что не сразу заметил появления коллег.
— Ромка! Аккумулятор посадишь! — на весь двор рявкнул Петрович. — Выруби магнитолу!
Бутаков не отреагировал. Петрович нехорошо помянул его родителей и вылез из машины на разборку, к которой его обязывала бригадирская должность…
Некупируемый отек легких — это ужас. Как для больного и его родственников, так и для врачей. Пена у рта, клокочущее дыхание, искаженное страданием, потное, холодное, синюшное лицо, умоляющий взгляд… Хорошо еще, если у родственников достает ума не осыпать бригаду упреками и намеками на их профессиональную несостоятельность. В противном случае работать становится еще сложнее.
Некупированный отек легких транспортировке не подлежит, и это правильно. Куда такого в машину? Сначала надо по мере возможности стабилизировать состояние больного, а уж потом везти его в стационар.
Фельдшер Язов сработал как надо — интубировал больного, подключил его к ингалятору, установил кубитальный катетер, ввел морфий, преднизолон, мочегонные. Выслушав его краткий, толковый доклад, Данилов мотнул головой в сторону двери, отпуская Язова восвояси, и склонился над больной — толстой неопрятной старухой, не мывшейся, должно быть, с прошлого года.
Больная пока находилась в сознании, но уже не совсем адекватно оценивала обстановку. В дверях маячила соседка — невзрачная женщина неопределенного возраста. Соседка вела себя хорошо — не лезла с советами, обвинениями и причитаниями. Стояла молча и только зыркала глазами туда-сюда, смотрела, чтобы «скорая» не прихватила бы чего на память о вызове.
Данилову вспомнился Юра Меркулов, доктор с подстанции, получивший лет семь назад срок за кражу золотого обручального кольца на вызове.
Юра был парнем неплохим, но, что называется, «со странностями». Излишне обидчивым и склонным к рефлексии. В один прекрасный день у Юриной жены на Черкизовском рынке
Опытная Люся Сиротина поняла по обрывкам фраз, что доктора Меркулова ждут нешуточные неприятности и, улучив минуту, передала ему по рации, что его ждут на подстанции по поводу такого-то вызова. Кто ждет, Люся в «прямом эфире» сказать не решилась, уповая на то, что Юра поймет ее и так. Коммуникаторов — наладонников на «скорой» тогда еще не было, а свой мобильный телефон Меркулов, приходя на дежурство, запирал в шкафчике, чтобы не потерять и не разбить во время дежурства.
Незадачливый вор понял диспетчера правильно и, незаметно для окружающих — водителя и фельдшера, спрятал свою добычу за обивкой правой передней дверцы.
Дождавшись Меркулова, менты затащили его в кабинет старшего врача, бесцеремонно выставив хозяина, и битых два часа обрабатывали подозреваемого, убеждая его признаться в совершении кражи. Обрабатывали уговорами, без всякого физического воздействия, и даже без угроз. Они больше напирали на то, что красть нехорошо, и на то, что, выдав им краденое, гражданин доктор может с чистой совестью жить дальше. Разумеется — на свободе.
Поддавшись на уговоры, доверчивый доктор Меркулов повел оперативников к машине и при двух понятых, прихваченных из числа свободных сотрудников подстанции, торжественно выдал им кольцо. Обрадованные милиционеры тут же надели на недоумевающего Юру наручники и увезли в отделение. На свободу он вышел только через два года и на «скорую», разумеется, не вернулся. Да его и не взяли бы.
С превратностей судьбы мысли Данилова съехали на новую начальницу.
К этому времени больная была полностью готова к транспортировке. Данилов запросил место в реанимации (с учетом состояния больной на Центре дали ближайший стационар — сто пятнадцатую больницу) и на всякий случай записал в карточке данные соседки — фамилию, имя, отчество и номер квартиры. На всякий пожарный, чтобы в любой момент можно было ответить, кто остался в квартире после отъезда хозяйки на лечение. Десять лет работы на «скорой» любого научат предусмотрительности.
— Дуй за «соплями»! — велела Эдику Вера, но, наткнувшись на укоризненный взгляд Данилова, поправилась: — Эдуард Сергеевич, принесите, пожалуйста, «мягкие» носилки.
— Вера, у тебя нет никаких шансов, — сказал Данилов, когда Эдик ушел.
— Почему?
— Потому что ты — хищница, а он не годится на роль добычи, — серьезно объяснил Данилов, перемеряя давление у больной перед транспортировкой. — Ваши отношения будут похожи на бурю в стакане. Недолгую и смешную.
— Где же девушке найти свое счастье? — Вера со вздохом потупила взор, изображая безгрешную страдалицу.