Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера
Шрифт:
— Лариса, определи группу! — распорядился Владислав Алексеевич.
— Сейчас!
В подключичный катетер, куда капал полиглюкин, Лариса соваться не стала — взяла несколько кубиков крови из локтевой вены. Данилов оценил ее мастерство — ткнула иголкой не примериваясь и в точности попала куда следует. Есть, чему поучиться, определенно есть.
Пришел хирург. Бегло осмотрел пациента, поглядел задумчиво на экран монитора и начал перешептываться с Владиславом Алексеевичем.
— Владислав Алексеевич, идите посмотрите, — позвала от поста Лариса.
— Доктор,
— Конечно. — Данилов даже немного обиделся. Как можно задавать врачу подобный вопрос?
На специальной белой тарелке — два ряда капель. Стандартные сыворотки крови разных групп (в каждом из рядов сыворотка иной серии — так надежнее), смешанные с каплей крови пациента, расположены согласно номерам, написанным химическим карандашом. По тому, где именно произошла агглютинация (склеивание) эритроцитов, а склеиваются эритроциты разных групп, определяется группа исследуемой крови.
Лариса не понесла тарелку к койке, потому что на посту, под ярким светом настольной лампы, было удобнее оценивать результат.
— Вторая, — сказал Данилов, внимательно рассмотрев тарелку.
Смеси сывороток первой и третьей групп с кровью пациента выглядели «зернистыми», произошла агглютинация, сыворотка второй группы, смешавшись с каплей крови, агглютинации не вызвала.
— Вторая, — согласилась с ним Лариса.
Данилов взял историю болезни пациента и сделал отметку на титульном листе.
— Лучше бы карандашом, — сказала Лариса. — Ручкой пишем, когда из лаборатории подтверждение приходит. Ладно, ничего…
Вскоре мужчину с ножевым ранением увезли в операционную.
— Пойдемте на вечерний обход, — пригласил Владислав Алексеевич.
Этот обход получился более продолжительным, чем предыдущий.
— Закон такой, — делился секретами мастерства дежурный реаниматолог, — кто хорошо работает, тот долго спит. Бывают, конечно, исключения — и «скорая» везет, и больные «ухудшаются», но я веду к тому, что не стоит откладывать на ночь то, что можно сделать вечером…
Данилов слушал и мотал на ус.
— …Проверить катетеры и электроды, оценить показатели — не начал ли херовиться наш клиент, короче говоря — убедиться, что все путем.
Владислав Алексеевич внимательно посмотрел на Данилова и, понизив громкость, сказал:
— Тут еще много значит — какие у тебя в смену сестры. Попадаются откровенные пофигистки — ночью монитор запищит, так они его спокойно выключат, чтобы спать не мешал. Утром встаешь, что называется, «к холодным ногам» и описываешь смерть… Что — не верится? Я с такими стараюсь вообще не дежурить…
— Но в реанимации, вообще-то, дежурства без права сна… — вырвалось у Данилова.
— Умный очень? — окрысился Владислав Алексеевич. — Ну-ну Поначалу все такие умные. А как сам начнешь работать на двух работах, а в редкие часы отдыха алконавтов из запоя выводить, так сразу по-другому запоешь!
Больше Данилова никаким «мудростям» не учили. Сам виноват — не оправдал доверия.
Закончив обход, Владислав Алексеевич сказал, обращаясь не
— Дневники лучше писать на посту. Я прилягу отдохнуть в ординаторской.
Данилову было, как говорится, параллельно — где писать дневники. На посту так на посту. Так даже лучше — и биографию дежурного реаниматолога не слушать и, вообще, приятно находиться в реанимационном зале, в полной готовности оказать помощь, если что… Это уже не учеба, это — работа…
Забрав из ординаторской истории болезни, Данилов подошел к посту и начал озираться в поисках свободного стула.
— Садитесь, доктор, — Лариса встала, — в ногах правды нет.
— А вы? — замялся Данилов.
— А мне надо кое-что спросить у Владислава Алексеевича, — ответила Лариса и направилась в ординаторскую.
Данилов сел на освободившийся стул и открыл первую из историй.
— Не торопитесь, доктор, — сказала другая медсестра. — До утра вас никто отсюда не попросит. Можете даже вздремнуть — уж чему-чему, а спать сидя вы должны были научиться?
Данилов издал невнятный звук, могущий с равным успехом означать и «да» и «нет».
— Вот освоитесь и тоже пассию себе заведете, — как ни в чем не бывало продолжила медсестра. — Чтобы не скучно было дежурить. Только не увлекайтесь, потому что любовь на работе чревата осложнениями…
От смущения Данилов слегка покраснел.
— Все наспех, по-быстрому, пока не помешали, — продолжала медсестра, — вот «спусковой крючок» и слабеет… не успеешь вставить, как уже кончил. А эту привычку перебороть очень трудно… Ох, доктор, да я вас в краску вогнала своими пикантными подробностями. Извините, не буду мешать. Если что — я здесь.
Медсестра скрылась за ближайшей к посту дверью, на которой висела табличка «Сестринская».
Данилов остался дежурить в одиночестве. Несколько минут он сидел молча, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем начал быстро писать дневники. Когда закончил, встал и обошел реанимационный зал, желая убедиться, что все в порядке.
Все и было в порядке ровно настолько, насколько это может быть в реанимационном отделении — пациенты хоть и тяжелые, но стабильные, лежат спокойно, проблем не создают.
Данилов выглянул в окно — пейзаж полностью соответствовал описанному Блоком. «Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет». Только аптека была не «торговая», а местная — больничный склад медикаментов. Данилов припомнил, как там было у Блока дальше:
Живи еще хоть четверть века —Все будет так. Исхода нет.Умрешь — начнешь опять сначала,И повторится все, как встарь,Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.