Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера
Шрифт:
— В больницу! — твердо ответил Данилов.
— Домой, а? — заканючил мужик, не торопясь усаживаться в салон. — Пешочком. Я тут недалеко живу…
— У нас один сосед вот так пришел домой после аварии, — вступает в разговор Петрович. — Пешочком, не торопясь, по холодку, чтобы солнышко голову не напекло…
Все истории Петровича имеют один и тот же конец. Фатально-летальный.
— И что? — вскинулся мужик, ошибочно видя в Петровиче союзника.
— Ничего… — Петрович невозмутим. — Умылся, перекусил, лег отдохнуть
— Сорок один.
— Дети есть?
— Дочка.
— Ну и решай, что делать. Каждый сам выбирает, где ему помирать…
Пациент Эдика молча залез в салон и устроился на заднем боковом сиденье, именуемом на «скорой» «креслом для сопровождающих». Обычно на нем едут родственники или друзья больного. Эдик уселся на единственное, оставшееся свободным место — рядом с водителем, и обернулся к Данилову.
— Запрашивай место, — протягивая ему свой «наладонник», сказал Данилов. — Мужчина сорока лет, че-эм-тэ, открытый перелом правой голени, кома и второго не забудь… да, и обрати внимание, чтобы места в одном стационаре дали!
Человеку свойственно ошибаться, говорили древние. Тем более — на Центре. Тем более — под конец смены. Вполне можно «не включить мозги» и дать «тяжелому» место в реанимации сто шестьдесят восьмой больницы, а «легкого» отправить в Первую градскую. Бывали прецеденты…
«Легкий» больной с любопытством оглядел убранство салона, стараясь не смотреть на манипуляции врача и фельдшера с его собратом по несчастью, и вдруг начал блевать. Блевал он обстоятельно, обильно, при этом деликатно пытаясь прикрыть рот обеими руками.
— Фу, не мог на улице… — поморщилась Вера.
— Ты б хоть окно открыл! — взревел Петрович.
— Эдик! Добавь своему пациенту сотрясение головного мозга средней тяжести, — подсказал Данилов.
— Есть, сэр! — откликнулся Эдик и тотчас же, устыдившись своей фамильярности, добавил: — Хорошо, Владимир Александрович.
Эдик уже третью смену стажировался в бригаде. Данилову он нравился. Толковый парень, знающий, вроде бы не вредный. Эдик имел все шансы стать нормальным врачом. Лет через несколько…
— Извините, пожалуйста, — смутился пациент, наконец-то закончив блевать. — У вас тряпка есть? Я подотру…
— Чего уж там, — свеликодушничала Вера, — дело житейское. Вы лучше скажите, как зовут вашего товарища.
— Он мне не товарищ, — пытаясь привести себя в порядок при помощи носового платка, ответил тот. — Мы не знакомы. Он подрядился меня домой довести и вот — довез, называется…
И после небольшой паузы, как-то совсем по-детски спросил:
— Можно выйти? Отряхнуться хотя бы…
— «Кузницу здоровья» дали, — доложил Эдик, возвращая Данилову «наладонник». — Сто шестьдесят восьмую.
Подобно всем новичкам, он тут же впитал в себя профессиональный
— В стационаре отряхнешься! — крикнул пациенту Петрович. — Через три минуты!
Петрович повернул ключ зажигания, нажал на педаль газа и плавно тронул машину с места.
— С Метастазом полчаса бы ехали, — Вера отодвинула оконное стекло, впуская в салон свежий воздух.
— Да уж, — согласился Данилов, прощупывая пульсацию сонной артерии на шее лежащего на носилках пациента.
Метастаз, по паспорту Георгий Иванович Ольшевский — худший из водителей шестьдесят второй подстанции. Он не любит мыться, но любит медленную езду со скоростью двадцать — тридцать километров в час. Со включенной светомузыкой — мигалкой и сиренами — Метастаз способен выжать из машины все сорок километров. В то же время он незлобив, ездит без аварий и безотказно выходит на замену в свой выходной, поэтому его и терпят.
Перемерив давление, Вера доложила:
— Девяносто пять на шестьдесят пять.
— Пациент определенно более жив, чем мертв. Пустячок, а приятно, — улыбнулся Данилов.
По прибытии в сто шестьдесят восьмую больницу, в то время пока машина ехала по территории, Данилов, выполняя требования инструкции, достал наладонник и нажал на нем кнопку, извещая диспетчера своей подстанции о прибытии в стационар. Когда машина остановилась, бригада разделилась надвое. Данилов и Вера выгрузили носилки с пострадавшим из салона, водрузили их на каталку и повезли «свой кадр» прямиком в реанимацию, минуя приемный покой, куда повел «своего» пациента Эдик. Петрович же остался «наводить порядок» в салоне.
В реанимации дежурил знакомый Данилову доктор.
— Как дежурство? — спросил он, беря карту вызова и расписываясь в приеме больного.
— Так себе, — пожал плечами Данилов.
— У нас тоже, — мотнул головой реаниматолог. — Три покойника, два кандидата, пять поступлений. Ваш — шестой.
— Покой нам только снится, — посочувствовал Данилов.
— Помотался бы как мы, — высказалась Вера на обратном пути. — Вообще не понимаю, как сидя на одном месте можно уставать на работе?
— Поработай в стационаре — поймешь! — посоветовал Данилов. — Везде свои сложности. Не забывай, что мы всегда имеем дело с одним больным, ну иногда, как сегодня, с двумя, а у них на двух врачей лежит от двенадцати до шестнадцати потенциальных «жмуриков». Порой не надвое, а на четыре части разрываться приходится. Потом — мы сдали больного и можем по пути на следующий вызов немного расслабиться, тоже плюс… И вообще — хорошо там, где нас нет.
— Это точно! — согласилась Вера. — Тем более нам, фельдшерам, кроме «скорой», и деться-то некуда. Не в медсестры же идти!