Невероятные происшествия в женской камере № 3
Шрифт:
– Ура, ура!
– Давайте теперь отметимся. А то вдруг кто-то сбежал. Или наоборот, прибежал.
Все рассмеялись, и Аня с изумлением обнаружила, что тоже усмехается. Этот старичок казался таким милым и человечным по сравнению с прежними ментами, что ему хотелось улыбаться просто из благодарности.
– Вилкова!
– Я!
– Орлова!
– Я!
– Леонова!
– Я!
– Иванова!
– Я!
– Андерсен!
– Я, –
– И Романова?..
– Я, – сказала Аня. Старичок закрыл журнал, а она продолжила: – И я бы хотела подать заявление на апелляцию. Можно это через вас сделать?
Все повернулись к ней и замерли. Ирка, не отрывая от нее взгляд, почесала колено карандашом.
– Вы хотите обжаловать ваш арест? – осторожно уточнил старичок-дежурный.
– Ну да.
– А за что вы здесь оказались?
– За митинг.
– А, вы политическая? – сразу как-то расслабился старичок. – Ну напишите заявление в тот суд, где вас судили, мы отправим.
– Когда?
– Да сегодня, что ж затягивать. Мы вас тут держать напрасно не заинтересованы. – Он рассмеялся.
– А вы мне бумагу дадите? – спросила Аня. – А то у меня только тетрадка.
– Дадим, отчего ж не дать. Настя, принесете девочке бумагу?
Лисья девушка отрывисто кивнула.
– Ну ладно, если больше вопросов нет, отдыхайте тогда, – сказал старичок и направился к двери. Повинуясь его едва заметному кивку, остальные полицейские вышли следом.
Когда дверь за ними закрылась, Катя скрестила руки на груди, хищно посмотрела на Аню и спросила:
– А что это ты за апелляцию собираешься подавать?
– На то, что меня незаконно арестовали, – отчеканила Аня.
Ирка разразилась булькающим хохотом:
– Незаконно, ха-ха-ха!
– Дура, ее, может, и правда незаконно! – рявкнула Катя.
Ирка осеклась и с пустым лицом тут же принялась водить карандашом по джинсам.
– Ей на з-завтраке еще лирику дали, – неприязненно глядя на Ирку, пояснила Наташа.
Ане показалось, что настроение в комнате неуловимо изменилось. Остальные ее сокамерницы явно не поняли сначала, как надо реагировать на известие об апелляции, и ждали, что Катя подаст им знак. Как только она отчитала Ирку, все сразу расслабились. Апелляция была негласно признана допустимой, а сама Аня – человеком, имеющим на нее право.
– В самом деле, почему за митинги теперь вообще сажают? – философски спросила Диана, плюхнувшись на кровать. Та заскрипела.
– Да теперь вообще-то за все посадить могут, – пожала
Катя, все еще стоявшая в центре комнаты, обернулась и изумленно посмотрела на Аню:
– А что, митинги надо согласовывать?
– Ну, вообще да.
Катя нахмурилась:
– А ты против чего митинговала?
– Против коррупции. Против правительства.
– А согласовывать где надо?
– Ну, в мэрии.
– То есть нужно попросить разрешения митинговать против правительства у правительства? – уточнила Катя и уперла руки в бока. – Не, вы слышали? Я хуею… Они вообще хоть когда-нибудь согласовывают?
Катино возмущение было таким неподдельным, что Аня невольно улыбнулась.
– В последнее время – нет, поэтому все теперь выходят просто так.
– Да-а, неудивительно, что они вас сажают, им же неприятно про себя плохое слушать, – сказала Диана. Она встала, взяла с тумбочки печенье и громко им захрустела. Несмотря на жевание, лицо у нее оставалось задумчивым и даже немного величественным. – У меня подруга ходила на митинг и меня звала. Я даже почти согласилась. У вас еще они будут? Я, может, в следующий раз схожу, хоть посмотрю, как это.
– И что, з-загребут т-так же! – прокаркала из-под потолка Наташа.
Она забралась на свой насест и оттуда враждебно оглядывала стоящих девушек.
– Да меня уже и так загребли, теперь не страшно! – рассмеялась Диана.
– Я этого не п-понимаю, – продолжала Наташа, переводя недовольный взгляд с одной сокамерницы на другую. – Вот з-зачем эти митинги нужны? Вы д-добились чего-нибудь? – Она грозно зыркнула на Аню. – Вам лишь бы революции устраивать, п-пожили бы уже спокойно!
– Я не хочу революции устраивать, – возразила Аня. – Я хочу хорошо жить.
Наташа всплеснула руками.
– А сейчас ты плохо живешь? – От возмущения у нее снова пропало заикание. – Да в России никогда так хорошо не жили, как сейчас. Ты посмотри на наших родителей, ты посмотри, что в девяностые было! Небо и земля. Мы спасибо должны говорить!
– А мне не нравится наша власть, – надменно сказала Катя, снова скрестив руки на груди. И хотя она смотрела на Наташу снизу вверх, вид у нее был угрожающий. – Я на последние выборы не ходила и мать отговорила. Все равно ничего не меняется, чего лишний раз таскаться. Мать у меня отработала всю жизнь учительницей в школе, а пенсия у нее копейки. А они там все только карманы себе набивают.
Конец ознакомительного фрагмента.