Невеста „1-го Апреля“
Шрифт:
Сюзи расхохоталась.
— О, Мишель! если бы вы знали, если бы вы знали, как это „захватывает!“ — воскликнула она в припадке восторга и находя, что точный перевод английского слова мог один выразить ее мысль.
— Я повторяю, я вам удивляюсь.
— Но, наконец, — возразила она с небольшим жестом досады перед этой систематической угрюмостью, — ведь и вы не все время скучали! Вы танцевали!
— Два раза, по крайней мере, не правда ли? Вы…
— О, я! я не пропустила ни одного танца, ни одной фигуры! это было восхитительно! Все были такие любезные! такие ко мне любезные!..
— Вы очень легко смеетесь!
— Может быть! это так приятно — посмеяться! я также много разговаривала с…
— Вы должны были много разговаривать с большим количеством лиц, так как у вас был целый штат!
— В самом деле? Ну, Мишель, — заключила молодая девушка все еще веселая, — это менее компрометирует, целый штат, чем один ухаживатель!
Но Мишель не шутил.
— Прекрасная манера, — продолжал он, — воспринятая у нас во Франции молодыми девушками — у ваших соотечественниц, без сомнения. Я, право, не знаю, зачем они стесняют себя провожающими, раз они не дают себе даже труда возвращаться после каждого танца на установленное место. Чтобы их довести до передней, достаточно было бы горничной.
— Наступит и такое время, когда будут обходиться без горничной, — заявила философски Сюзи.
Это прекрасное расположение духа и это спокойствие раздражали все более и более тоскливую усталость Мишеля.
— Я не думаю, чтобы когда нибудь наступило время, когда я найду приличным, чтобы молодая девушка была окружена молодыми людьми — и только молодыми людьми, в продолжение всего вечера, — возразил он, этим прямым нападением обнаруживая точнее причину своего раздражения.
— О! окруженная молодыми людьми! — сказала Сюзи, принимая вызов и намек и чувствуя внезапно искушение поддразнить. — Кто же эти молодые люди? посмотрим… Деплан! Да… Он занимал меня, Деплан!.. а затем…
— А затем Гастон Понмори, — перебил резко Мишель, — и затем Поль Рео, и затем Бокур, и затем этот, провалившийся депутат, кажется, и затем это животное Лангилль, и затем…
— О! Мишель!.. животное!.. — повторила она с упреком. — К тому же Лангилль не молодой человек, так же как и супрефект.
— А Поль Рео не молодой человек? Поль Рео, которого вы знали в Канне, который, вероятно, уже ухаживал за вами эту зиму.
— Он за мной ухаживал в Канне, да, это верно, Мишель, — согласилась мисс Северн, по прежнему спокойная, наливая себе вторую чашку чая, — но здесь нет.
Мишель поднялся и, скрестив руки:
— Итак, вы сознаетесь, что он за вами ухаживал в Канне?
— Конечно, почему нет? Это смешно, Мишель, что вы все удивляетесь, что за мною ухаживают.
— Я не сказал, что я этому удивляюсь… вы не должны бы этого допускать, вот и все. Но вы кокетка…
— Я не кокетка, мой милый; только я люблю веселиться, и я веселюсь, когда могу.
— А к буфету, сколько раз, да, сколько раз вы ходили?
— Вы меня упрекаете в том, что я ела?
— О! вы там немного ели! вам совсем не было времени есть.
Мисс Северн положила ложку на блюдечко, выпрямилась на стуле и посмотрела прямо в лицо Тремору:
— Вы пришли сюда сегодня утром, чтобы поссориться? — спросила она с дерзостью, выражавшейся
Он не пришел ссориться, о! нет!
Зачем, собственно, он пришел? За сочинением по этнографии прежде всего, а затем, затем? он этого совершенно не знал; он был бы счастлив, если бы кто-нибудь ему это объяснил. Он мог бы сам ответить, может быть… если бы он знал.
За ссору он ухватился на-лету или вернее он был подхвачен ею; теперь он ей принадлежал и телом и душой, с жестким взглядом, резким голосом, с раздраженным умом, с беспокойным сердцем, со всей досадой этой ночи на устах.
— Я чувствую отвращение к ссорам, Сюзанна, — ответил он. — Я хотел только вам выразить мой образ мыслей!
— Он так очарователен, ваш образ мыслей! Думаете ли вы, что только я одна смеялась и разговаривала в Шеснэ?
— Есть молодые девушки и даже молодые женщины, очень веселые, прелестные и пренебрегающие пошлыми похвалами разных Понмори и Депланов; г-жа Рео, например, разве она кокетка?
— Нет, она восхитительна, — согласилась откровенно Сюзи; — но Тереза — это совсем не то.
— Вот как, почему?
— Потому.
— Вы не можете этого сказать?
— Нет.
— О! я не любопытен! — сказал молодой человек, гнев которого глухо возрастал; — но уверяю вас, что если я вас считал легкомысленной и поверхностной, то все-таки не до такой степени.
Сюзанна побледнела, она не забавлялась более.
— Сказано грубо! — сказала она, сжав зубы.
Но Мишель продолжал, выведенный из себя, переступив границы, за что он при большем хладнокровии презирал бы себя.
— Думаете ли вы, что они не возмутительны, эти танцы, которые заставляют в продолжение целого вечера переходить молодую девушку из объятий одного в объятия другого? Знали ли вы, что вы позволяли говорить себе, увлекаемая опьяняющей музыкой, всем этим фатам, более или менее возбуждаемым своими остановками у буфета?.. Я ненавижу эти балы, я ненавижу эти вольности, допускаемые ими, кокетство, которое они поощряют, а так как вы моя невеста…
— Мишель, — перебила Сюзанна, дрожа от ярости, — этот раз подумайте о том, что вы хотите сказать!
— Ничего, кроме правды, будьте в этом уверены; я устал играть смешную роль. Я не требовал ни вашей любви, ни даже вашей дружбы…
— Мишель! — воскликнула молодая девушка с сверкающими глазами, с дрожью в голосе, с сильно трясущимися губами. — Мишель, это недостойно, — что вы говорите! Вы от меня не требовали моей дружбы, но я у вас просила вашей, и если бы вы мне ее дали, вы никогда бы, никогда не обошлись со мною так несправедливо.
Он хотел продолжать, но она не дала ему.
— Что я сделала? — продолжала она с каким-то смятением, в гневе. — Зачем повезли меня на бал, как не для того, чтобы я там танцевала и веселилась? Вы говорите о легкомыслии! Что же я наконец сделала? Вас, значит, очень огорчает, когда я довольна, когда меня хвалят… Ах! так вот какие вы все, мужчины, ревнивые из тщеславия, если не из любви!.. послушайте, Мишель, это гадко, гадко!.. Разве я вас упрекала за то, что вы танцевали с г-жой де Лорж, и однако я ее ненавижу, о! я ее ненавижу, эту женщину!