Невеста берсерка
Шрифт:
И голос, бросивший несколько слов перед тем, как человек с мордой вместо лица зашел к ней за занавески, звучал совсем как голос Харальда-чужанина.
А еще он ждал. Не кидался, не тащил куда-то, не рвал на ней одежду — точнее, оставшуюся от нее единственную рубаху…
И вот по этому ожиданию Забава поняла окончательно — Харальд. Он, и никто другой.
Только что с ним сталось?
Наверно, околдовал кто-нибудь, с горестным испугом подумала она, выпутываясь из складок мехового покрывала. Иначе как все это объяснить?
Забава привстала, склонив голову. Сделала два шага, тут же оказавшись перед Харальдом. От ее рубахи до его груди расстояния осталось — в половину ладони, не больше.
Она, не думая об этом, коснулась одной из косиц. Волосы на ощупь оказались мокрые, жестковатые от морской соли. Совсем как косицы Харальда тогда, на лодке после купания.
И Забава, испуганно выдохнув:
— Харальд.
Обхватила его голову двумя руками. Потянула к себе, путаясь пальцами в его волосах. Потом ухватилась за колючие, в щетине, щеки, запрокинула ему голову вверх, чтобы посмотреть в лицо.
Навстречу ей яростно и люто блеснули серебряные глаза, обведенные глазницами зверя…
Ну вот и ладно, удовлетворенно подумал Харальд, едва Добава встала и шагнула к нему. Дернул левой рукой завязки штанов — тело начало просить своего, едва увидел девчонку, забившуюся в угол.
А она, дуреха, еще и голову его к себе прижала. И Харальд уткнулся лбом ей в грудь, ощутив дрожавшие справа и слева грудки…
Последняя покаянная мысль — обещал ведь заласкать всю, с ног до головы, а сам вместо этого думает лишь о том, как бы поскорей ей ноги раздвинуть — исчезла.
Харальд, подхватив с двух сторон подол женской рубахи, потянул ткань вверх.
Девчонка, гладившая ему щеки, всполошилась лишь тогда, когда его руки добрались до бедер. Дернулась, стоя между ними, как в капкане…
Глянула возмущенно и обиженно, словно он ее обманул.
Ну вообще-то так оно и есть, молча повинился Харальд, заголяя ее тело уже выше груди. Только она об этом пока не знает…
Он поймал ртом бусину соска, подрагивавшую у левой щеки. Ладонями, державшими подол, надавил на ее лопатки, заставляя прижаться к нему всем телом. Оголенным, шелковистым на ощупь.
Горячо, тепло. И — трепыхнувший у него под грудью живот девчонки… боится? Недовольна?
В любом случае, она знает, что сейчас будет. Но по щекам, как когда-то, уже не лупит.
И руки ее лежали у него на плечах, не соскальзывая. Пусть и не ласкали, а просто лежали, подрагивая…
Он перенес вперед колено, касавшееся палубы. Так, почти ползком, двинулся к дальнему углу, бережно заваливая ее под себя — и уходя от занавесок.
Когда Харальд-чужанин задрал на ней рубаху, Забаве вдруг стало горько. Его околдовали, на лице такое светится — ночью увидишь,
А он даже в такой момент думает лишь о том, как бы свое мужское дело справить.
Но ведь уже не исправишь, подумала она со вздохом. Взрослый мужик-то. Потом устыдилась, когда рот Харальда накрыл ее грудь — и от этого по спине побежала теплая волна, от которой сразу же захотелось выгнуться в поясе, прижаться к нему…
Стыдно-то как, подумала Забава, обмирая. И, вместо того, чтобы выгнуться, закаменела еще больше. Тут, на корабле, и другие люди есть. А вся защита от их взглядов — две занавески.
Но рвануться из его рук, показать, что не хочет того, к чему он вел, сил у нее не было.
Кто его знает, как оно потом сложится, думала она, прикусывая нижнюю губу — чтобы не застонать, не дыхнуть слишком жарко, со стоном. Чтобы не услышали там, за занавесками, что здесь твориться…
Сегодня Харальда-чужанина околдовали, а завтра, может, и вовсе убьют. И будет она всю жизнь потом вспоминать, как отказала ему сегодня в ласке.
Тело Харальда, улегшегося сверху, оказалось холодным и тяжелым. Каким не было никогда. И вроде как мокрым.
Штаны на нем, холодной влажной тряпкой коснувшиеся сначала ее бедер, а потом скользнувшие вниз, к коленям и дальше, говорили, что Харальд, прежде чем прийти сюда, искупался в море. Но Забава все равно засомневалась. Может, он болен? И потому такой холодный, вроде как каменный? Вдруг это от колдовства приключилось — или еще от чего?
Она в испуге вскинулась и подалась вперед, обхватив его руками и ногами. Обвила, прижалась к нему, уткнулась в его плечо — покрытое толстыми нитями серебряного сияния. Согреть бы, а то еще простудится…
Правда, Забава сейчас и сама чувствовала холод, по спине от холодных досок вовсю гулял озноб. Но ему-то было тяжелей, чем ей. Он околдованный…
И она с долгим вздохом обняла его так крепко, как смогла.
Как раз в этот момент Харальд, скользнув рукой по ее бедру — по шелковой округлости, от ягодицы к завитушкам у нее под животом — погладил мягкие складки между ног. Не просто так, а примериваясь. Тут же двинулся, убрав руку и нацеливаясь туда мужским копьем…
А войдя, не удержался от стона.
Тепло, шедшее от девчонки, завораживало. Отовсюду шедшее. И оттуда, из глубины ее тела, и от кожи.
Странно, мелькнула у Харальда спутанная, отдаленная мысль. Обычно это он всегда бывал горячим — а она, наоборот, вечно зябла…
Но мысль тут же ушла. Он задвигался, прижимая ее к себе, радуясь ощущению тепла от ее рук и ног. Чувствуя, как уже внутри него самого зарождается тепло. Хлещет жаркой волной, докатываясь до пяток — и лба…
Тело Харальда-чужанина под руками Забавы наконец погорячело — и она неожиданно для себя обмякла, откидываясь назад, на доски.