Невеста для чудовища
Шрифт:
— Снимите номер, — буркаю я, когда Лизаветта просовывает руку вперёд и щекочет бедного Арта.
Глава 30: Богатые тоже Пэ
В эти месяцы я узнаю много нового.
На яхту не пустят, если подошва не белая.
Торговые центры в Дубае похожи на город в городе.
Удовольствие от разбойного налёта на миланские бутики проходит так же быстро, как удовольствие от джелато за 4 евро.
Стесняться я перестала, трачу деньги с такой лёгкостью, словно они рождаются прямо
Это похоже на запой или наркоманию.
Чем больше я поглощаю, тем больше мне нужно, чтобы достигнуть нужного эффекта.
Шёлк и лён, кожа и холодный металл, нефрит, сандал, золотая пыль — все материалы мира безмолвные свидетели того, как я разваливаюсь на части. Если закидывать вещи в дыру на месте сердца, на какое-то время помогает.
Как тут себя не презирать?
В приступе отвращения к себе я гуглю благотворительные фонды и пытаюсь направить этот поток в конструктивное русло с таким рвением, что потом имею неприятный разговор с Максимом. Меня отчитывают, как первоклассницу, тайком влезшую в папин кошелёк ради новых наклеек.
Мы часто бываем среди «бомонда», королей полусвета и просто странных людей, по щелчку судьбы вдруг оказавшихся владельцами состояний. Я ищу в сверкающих глазах отражение своей растерянности — и не нахожу. Их глаза как пуговицы, крепко пришитые к головам.
Столкновения с Германом происходят так часто, что можно перестать здороваться и прощаться.
Я подозревала, что он на чём-то сидит ещё до того, как услышала предложение попробовать. Эта вечная взвинченность, натужное веселье и цикличность настроения были громкими, как пароходная сирена. Но подозревать и получить прямое доказательство прямо в лоб — разные вещи.
Мне его жаль, потому что он не выберется.
Стоит рядом человек, живой, активный, смеётся, руками размахивает, как ветряная мельница, всё куда-то рвётся и на месте пять минут не усидит — а у тебя картинка сверху накладывается. Гроб и кладбище. И венок «от безутешных друзей».
Я отказываюсь от его щедрого предложения. Зря, что ли, в школе устрашающие плакаты рисовала? Вот так искусство спасает жизни.
Наверное, Герман просто прогуливал классные часы.
***
От Максима пахнет раскалённым песком и камнем, морским бризом, молодостью и уверенностью вожака стаи. Парфюм ложится сверху, бархатное покрывало на сундуке с сокровищами.
Когда мы возвращаемся из заграничных странствий, он кажется более уставшим, чем был до. Часто не спит по ночам. То и дело зачёсывает назад волосы, а потом смотрит на руку с лёгким недоумением — словно ожидает увидеть вылезшие пряди.
Во мне, как приблудившийся котёнок, зреет желание утешить. Это какой-то извращённый материнский инстинкт, больная жертвенность и матерьтерезианство в худшем его проявлении. Некоторые вечера мы проводим вместе — не наедине, само собой, рядом всегда свита шутов гороховых, которых нельзя не любить, — и тогда мне бывает сложно удержать руки при себе. Просто погладить. Естественный человеческий жест.
Я чувствую себя биполярницей с выслугой
Или ещё лучше.
Жениться?
Поцеловать?
Убить?
Первое уже выполнено, зато остальные два варианта существуют в суперпозиции. Не получается открыть коробку и установить определённость. Шрёдингеров кот воет и дерёт руки в кровь.
А время тает так быстро, что хочется схватить его и связать в петлю.
Мой сон крепок, но иногда кажется, что кто-то стоит по ту сторону двери. Я выбираюсь из постели, пробегаю на цыпочках и приникаю к ней, вслушиваясь в будущее.
***
— Жалко, — говорит Лизка, разглядывая потолок над собой, разморённая после девяти кругов SPA, от которых Данте пришёл бы в ужас.
Я поворачиваю голову на один градус, такая же ленивая и мягкая, как ромовая баба, утонувшая в пропитке.
— Жалко, что вы с ним не срослись, — поясняет она, едва ворочая языком. — Прикинь, каждый день так. До конца жизни.
— Который может наступить очень рано. И ты не выдержишь такое каждый день, через неделю переродишься в кисель, — я фыркаю, а сама обкатываю мысль про «не срослись».
Кажется, всё наоборот.
Я уж точно вросла куда-то, куда не должна была.
— Я выносливая, — заявляет куча из полотенец, когда-то бывшая Лизкой. — Ты меня недооцениваешь.
— Тогда сходи за водой, — коварно говорю я, и Лизаветта горестно стонет.
***
На горизонте уже маячит подписание долгожданного контракта, того, с которого всё началось и которым закончится. Вздымается шёлковая белая пыль, задувает корёжащий ветер и грохочет, грохочет неслышимый миру гром.
Мне хочется быть настолько драматичной, чтобы реальность начала казаться фильмом.
И тогда у неё, непременно, будет счастливый конец.
Глава 31: Трещины за стеклом
Октябрь создан для расставаний. Всё умирает вокруг, заканчивает очередной круг жизненного цикла, приглашает уснуть с ним до весны — коварный до мозга костей. Ведь в марте, когда сойдёт снег и ручьи побегут с холмов, проснётся уже кто-то другой. Не мы.
Сегодня спросонья я споткнулась во дворе и рассадила коленку о камень, не очень больно, но обидно. Уселась на газон, разглядывая стёсанную ранку и мгновенно перенеслась в детские воспоминания. Почему-то мама никогда меня не жалела, когда я прибегала с такими травмами. Только недоумевала, в кого я такая неуклюжая. Прибегать я в итоге перестала, а неуклюжесть всё ещё со мной.
Шестилетняя я стоит перед глазами. Она знает о жизни всё — нельзя не позавидовать этой непрошибаемой уверенности. Когда твой мир размером с почтовую марку, в нём трудно запутаться.
Например, она точно знает, что такое любовь. Любовь — это когда тебя жалеют, если больно, покупают два мороженых сразу и не ругают за разбитую чашку. Это цветные леденцы в прозрачном пакетике, носки со смешными котами и столько наклеек, что хватит обклеить весь дом. Это быстрый поцелуй в макушку перед сном и гордость в голосе, когда речь заходит о тебе.