Невеста мафии

Колычев Владимир Григорьевич

Я ей поверил, и, как оказалось, напрасно. Машина подъехала к вертолету, и оттуда вышли сначала два камуфлированных здоровяка, а затем сам Пальмир с портфелем в руке и в сопровождении телохранителя.

– А вот и золото, – сказала Лидочка, наблюдая, как парни вытаскивают из багажника внушительных размеров дощатый ящик.

– И тебя не смущает Илья Семенович? – с напряжением в голосе спросил я.

– А тебя?

– Меня больше смущает его телохранитель…

Парень был среднего роста, отнюдь не атлетического сложения, но мне очень не нравилась резкость дикой кошки в его движениях. И еще больше беспокоил висевший у него

на боку такой же пистолет-пулемет, как и у меня. Кстати говоря, так же вооружены были и экспедиторы золота.

– Все равно, нам нужно идти…

– Надо, – подтвердил я и стволом автомата несильно ткнул ее между лопаток.

– Ты чего? – возмутилась она.

– Шнеллер, шнеллер!

– Так бы сразу и сказал!

Мы шли к площадке быстрым шагом, но на нас, похоже, никто не обращал внимания. Но все изменилось после того, как ящик скрылся в утробе вертолета, а вместе с ним в салон забрался и Пальмир. Его телохранитель остался у трапа, с пробудившейся вдруг бдительностью осматривая близлежащее пространство. Разумеется, его взгляд не мог не зацепиться за нас.

Парень подозрительно сощурился, всматриваясь в нас, и что-то сказал экспедиторам. Те дружно обернулись в нашу сторону, и один из них замахал мне рукой, требуя изменить направление. Им было все равно, кем я был, их коллегой или беглым рабом, их задача заключалась в том, чтобы не подпустить меня к ценному грузу. Им не нравилось, что мы с Лидочкой шли к вертолету, и направленные в нашу сторону стволы свидетельствовали о том, что в нас будут стрелять, если мы не свернем с этого пути.

Я не стал пытать судьбу и взял влево, в обход винтокрылой машины, рукой показав, что мне нужно в клуб. Телохранитель сунул голову в салон, что-то сказал своему боссу. Пальмира я не боялся, потому что таежный гнус изменил наши лица до неузнаваемости, а от глаз остались только узкие щелочки с распухшими краями.

Пальмир даже не соизволил высунуть нос из вертолета, но, видимо, все же отдал распоряжение насчет нас, и его телохранитель приглашающим жестом махнул мне рукой.

– Ствол брось и давай ко мне! – донесся до меня его окрик.

Но в ответ я лишь сморщил опухшее лицо и приложил свободную руку к уху. Дескать, громче кричи, а то ничего не слышу.

– Тебе говорят, ствол брось! – зычно заорал один из «инкассаторов».

Я видел, как вздулась при этом вена на его шее. Каких-то двадцать метров до него, совсем немного для прицельной стрельбы, но все-таки лучше подойти поближе.

– А-а! Понял! – с восторгом недоразвитого переростка крикнул я.

И толкнул Лидочку в спину, шепнув, чтобы она падала.

– Бросил! – громогласно возвестил я, глянув, как девушка растянулась по земле.

– Да не бабу брось, придурок! Ствол! – оскорбительно засмеялся «инкассатор».

И ему, и его напарнику было весело. Но телохранитель Пальмира отнесся к ситуации гораздо более серьезно. Он заподозрил опасную игру в моих действиях, и его палец шевельнулся на спусковом крючке. Но все же было в нем какое-то сомнение, и оно помешало ему исполнить свое намерение точно в срок. На какие-то мгновения он промедлил, и этого мне хватило, чтобы выпустить в него короткую очередь.

Под костюмом у него мог находиться бронежилет, поэтому я метил в голову. К счастью, мне приходилось стрелять из пистолета-пулемета в тире, и эти занятия сейчас мне очень пригодились. Инструктор поставил бы мне твердую «пятерку»,

глядя, как мой противник удивленно смотрит на меня стекленеющим взглядом. Одна пуля попала телохранителю в шею, другая в лоб. Но я не стал смотреть, как рушится на землю его мертвое тело. В сфере моих убийственных интересов находились «инкассаторы», а стволы их автоматов были повернуты в мою сторону. В запасе у меня было не больше секунды…

Я выстрелил в парня, чей палец крепко лежал на спусковом крючке. Но к тому моменту, как я смог перевести огонь на его напарника, тот успел вскинуть ствол автомата на уровень моей груди. Выстрелили мы одновременно. И под грохот короткой очереди я ощутил сильный удар в кость грудной клетки. Меня отбросило назад метра на два. Оружие вывалилось у меня из рук, но на ногах я удержался, если не считать, что ткнулся в землю коленом.

Меня спасло, что пилоты находились уже в кабине, а водитель «уазика» увел свою машину с площадки. В меня мог выстрелить только Пальмир, чей силуэт я увидел в дверном проеме. Но то ли у него не было оружия, то ли он испугался, так или иначе смертельный огонек в сумраке салона так и не вспыхнул.

И еще меня спасла Лидочка. Она подобрала с земли мой пистолет-пулемет и со всех ног ринулась на штурм вертолета. Возможно, у Пальмира и возникла мысль закрыть и заблокировать дверь, но Лидочка не позволила ему сделать это: слишком стремительной была ее атака. Сначала она выпустила в салон короткую очередь, а затем забралась внутрь сама.

Перед глазами у меня качалось и расплывалось красное марево, рот был заполнен кровью, дышал я через силу, сознание по нисходяще-закручивающейся спирали ввинчивалось в черную и страшно шумящую пропасть. Но все же я нашел в себе силы, чтобы встать на ноги и преодолеть кажущийся бесконечным путь к вертолету, чьи лопасти уже с грохотом вращались у меня над головой.

К счастью, небольшой дощатый трап перед посадочной дверью был еще не убран, и только благодаря этому я смог забраться внутрь вертолета. Лидочка стояла, прижавшись спиной к иллюминатору, одной рукой она держала на прицеле пилота, другой принимала у него пистолет. На ее губах играла улыбка, которой она приветствовала это добровольно-принудительное разоружение. Но ее радость растворилась в недоуменной гримасе, которой она восприняла мое появление.

Мне пришлось переступить через мертвого Пальмира, чтобы добраться до кресла, за которым стоял ящик с грузом. Это отняло у меня последние силы, и только каким-то чудом я смог дотащить свое тело до кресла. Правда, удержаться на нем я не смог и сполз на пол, скользнув ногой по лужице крови, вытекающей из-под головы убитого.

Вертолет угрожающе взревел, завибрировал, но мне уже было все равно. Я бы ничуть не испугался, если бы узнал, что мы вот-вот взорвемся. Гаснущее сознание уже не воспринимало никакие раздражители – ни внешние, ни внутренние. Если умру, так тому и быть…

И все же я пришел в сознание. Боль жгла меня изнутри, давила грудь, но происходило это как-то мягко и даже приятно. В душе суматоха, но не волком выть хочется, а в медные трубы дуть от непонятного восторга. Казалось, что тяжелое ранение было наградой за те страдания, которые я претерпел в тайге. Ведь там меня мучили не только голод, гнус и усталость. Я хотел чего-то такого, от чего моя душа могла бы развернуться и заиграть диковинной гармонью. Что-то вроде этого и происходило сейчас со мной.