Невеста Перуна
Шрифт:
Наконец князь опустил меч, делая одновременно шаг назад. Боярин тут же отступил.
– А здоров ты драться! – подходя, хлопнул его по плечу Дир. – Коли Рюрик чем обидит, так милости просим к нам. Приходи с домочадцами, скарбом, челядью. А то и так приходи. Мне добрые воины всегда нужны.
Вадим хотел уж было отшутиться, но тут взглянул в глаза князя. Они не смеялись, а казалось, о чём-то молили, предостерегали. Будто хотел Дир о чём-то сказать, но не мог, не смел. О чём? Готовые вырваться слова застряли в горле. Загомонившие было после поединка зрители затаили дыхание. Вадим молчал, будто задумался над предложением князя, но, наконец, тряхнул головой и улыбнулся, всё-таки желая перевести
– Нет, княже, не сейчас. Вот ежели и вправду разойдёмся с Рюриком, тогда приду.
– Ну, как знаешь, – пожал могучими плечами воин и, в раз утратив к гостю интерес, пошёл своей текучей звериной походкой к краю площадки. Остальные, притихнув, также стали расходиться по своим делам.
Уже у самого края Дир обернулся:
– Жду тебя, боярин, и мужей твоих на совете.
В заботах прошло несколько дней. Князья киевские и мужи посольские собирались ежедневно – судили, рядили, временами спорили. В общем, договаривались. Ежедневно к вечеру устраивались развлечения – пиры, пляски, состязания в воинских искусствах. Новгородцы поначалу неодобрительно поглядывали на своего предводителя (ох, долго ещё будет аукаться тот пир!), но молчали. В самом деле, не дитя малое, чтобы выволочку ему устраивать. Поляне вели себя гораздо сдержаннее – то ли привыкли к такому, то ли просто-напросто всё равно было. Но теперь Вадим вёл себя гораздо спокойней, и его оплошность вскоре забылась. Морена более не беспокоила, и боярин впадал всё в большее уныние. Тем яростнее он брался за любое дело, пытаясь взбодриться, и тем сдержаннее принимал участие в развлечениях, дабы вновь не потерять лицо. А ночи, когда каждая отринутая днём дурная мысли наваливается на разум тяжким булыжником, отныне и вовсе были ужасны.
Дважды Дир устраивал для гостей охоту с обязательным последующим пиром на Перуновом капище. Аскольд – в силу телесных недугов или ещё каких причин – в таких развлечениях участия не принимал. В эти дни Вадиму становилось легче. Уныние и тоска отступали, уступая место тихой радости, покою. А завершающие пир гуслярные песнопения и вовсе поднимали душу в необозримые высоты, на самое седьмое небо, к порогу светлого Ирия. Тогда все горести казались боярину тленом, глупостью – посмеяться в пору. Но приходившая на смену дню ночь вновь приносила беспокойство.
Но вот пришёл день, когда все условия были оговорены, все разногласия улажены, все договоры приняты. Настало время клятв и обетов. Все нужные люди нынче с самого утра собрались на высоком княжеском дворе. Как и положено, посольские сидели по левую руку, свои мужи, киевские – по правую. Место Вадима было самое высокое – выше только княжеские места.
Наконец вышли братья-князья, гордо прошествовали к своим местам. Все поднялись, приветствуя их, после снова расселись. Вадим пристально вглядывался в обоих, искал и не находил промеж ними ни малейшего сходства. Дир – открытый, загорелый, чуточку бесшабашный. Аскольд – хмурый, суровый, болезненно бледный. Будто и не братья вовсе, а совершенно чужие люди. Боярин вдруг с удивлением понял, что природой Аскольд был замыслен высоким, отчасти даже красивым мужем. И сейчас он был только чуть ниже своего здорового, статного брата. Но болезнь жестоко поглумилась над его телом, согнув почти в дугу, а черты лица исказила вечная обида на жизнь.
По правде сказать, нынешний совет не обещал никаких неожиданностей. Всё было оговорено: размер подати с купцов за право торговать в землях полян, условия торговли и право прохода в другие земли (тут, правда, пришлось рядиться, но, скорее, для вида), военная помощь в случае нужды… Ни брачных союзов, ни долгосрочных политических обязательств, ни совместного военного похода
– Нынче на Перуновом капище клятву принесём, к вечеру – у Велеса.
Сказано это было Диром. Аскольд исподлобья взглянул на безмятежное лицо брата, глаза его полыхнули яростью. Но молодший князь тут же опомнился, и личина безразличия скрыла все остальные чувства.
– Так надёжней будет, – будто отметая все возражения, проговорил Дир. И обвёл взглядом всех присутствующих, будто ища возражения. Лишь брата взглядом не удостоил.
Старики одобрительно зашумели – обычаи, доставшиеся от предков, всегда вернее. Остальные лишь плечами пожали – как скажет князь, так и будет. Вадиму и мужам новгородским было, по большому счёту, всё равно. Конечно, готовность принести клятву на капище о многом говорит, но поляне никогда не были врагами словенам. Лишь глава посольства, глянув пристрастным взором, заметил этот полный злобы взгляд, брошенный братом на брата.
На капище, на Перунов холм отправились пешком. Впереди, как и положено по обычаю, побряцивая боевым оружием шли князь Дир и Вадим. Следом выступали лучшие мужи с обеих сторон, далее – вои да отроки.
– А где же Аскольд? – немного удивленно спросил Вадим. – Отчего он не пошёл?
В самом деле, отсутствие одного из князей было удивительно и непонятно. Или так молодший князь решил выразить своё неудовольствие? Так ведь и до прямого оскорбления недалеко. Не было бы брани.
– А к чему он там? – равнодушно пожал плечами Дир. – Аскольд не воин, из оружия у него – лишь нож, Перуну клятву давать ему не пристало.
Прямо у валов, окружающих капище, делегацию встретил волхв – высокий, седобородый муж, строгий ликом и поджарый телом, босой, в белых одеждах и с посохом в руках. На шее – золотая воинская гривна, на руках – широкие створчатые обручья, держащие рукава, туловище перепоясано широким поясом, усыпанным соляными и огненными знаками. Ни дать ни взять – хозяин вышел встречать дорогих гостей.
Дир и Вадим в пояс поклонились волхву.
– Здрав будь, Велимир Светоярович, – проговорил князь. Следом приветствие повторили остальные.
– И вам поздорову, люди добрые, – благосклонно кивнул волхв и величественно прошествовал за валы.
Капище в Киеве почти ничем не отличалось от новгородского: те же восемь негасимых костров, расположенных по кругу, тот же алтарь посередине, тот же дубовый идол Перуна в центре. Вот разве что идол вырезан более тонко, искусно, да в глазницы вставлены два синих, как небо, яхонта. Не потому, что в Новгороде не было умелых резчиков или каменьев самоцветных. Просто считали словене, что не в красоте дело, а в вере. Не на тонкую работу любоваться должно, приходя на Перуново капище, а дело пытать, здесь лишняя красота только вредит. Вот Лада – дело другое, здесь не грех и расстараться. Ей всегда принарядиться приятно.
Принесённое с собой оружие князь, бояре и воины разложили у подножия идола. Благодаря расторопным младшим волхвам высоко взметнулось пламя костров. Вперёд вышел Дир. Подняв свой обнажённый меч, он двумя руками протянул его Перуну.
– Прими клятву мою, Перун, бог-воин и защитник Прави. Клянусь не поднимать сего меча против словен и брата моего князя Рюрика, не ходить войной в земли его, не полонить людей его. Клянусь при нужде помогать ему силой своего оружия. Клянусь блюсти все главы договора, что нынче был достигнут. Клянусь, что люди мои, подвластные воле моей, также примут эту клятву. А коли отступит кто от клятвы своей, коли нарушит договор, да покарает того собственное оружие, да будет проклят он от Бога и от Перуна. Да будет так.