Невеста смерти

Вихрева Елена

— Ты не посмеешь, — прошептала Ренита, вжимаясь в стену.

Он склонился над ней, обдав жарким запахом резкого, звериного пота:

— А кто мне запретит? Ты, мышь? С каким оружием? Ночной вазой? Да до этой рыжей я доберусь уже сегодня ночь, раз не удалось в прошлый раз. А после упокою твоего ненаглядного галла и покажу тебе, что такое настоящий мужчина.

Ренита оползла по стене под ноги Требонию.

— Это еще что за представление? — рявкнул помощник ланисты. — Вставай! Или, хочешь, пока валяйся тут. Все равно этот

Вульфрик вырезал всех, а следующий бой только начался.

Он переступил ноги полулежащей женщины и удалился.

Она пришла в себя от нескольких ощутимых оплеух. Возле нее на колене стоял немолодой урбанарий:

— Ты чего? Беременная?

— Неееет, — протянула она. — Просто жарко.

— Ну-ну, — усмехнулся солдат. — Воды тебе принести? Или проводить до фонтанчика?

— Я сама. Врач, исцелись сам. Спасибо, — она неловко поднялась на ноги, боясь следующего приступа слабости, но голова полностью прояснилась, и она ушла к себе, так и не найдя Тараниса.

* * *

— Нет, ну ты подумай! — Марс со всей силы и злости ударил кулаком по известняковой стене коридора казармы, оставляя кровавый след от сорванной кожи. — Молодой! Гаденыш! Подкараулить его…

— И что? — пытался успокоить друга рассудительный Таранис. — Прирежешь патриция? И куда дальше?

— А дальше арены все равно не пошлют!

— Ошибаешься. Так ты выходишь с оружием против оружия, а бросят голым к тиграм, запоешь по-другому.

— Да за Гайю…

— Понятно, что за Гайю ты согласишься, чтоб тебя запинал и заклевал африканский воробей. Но ты сам на него сейчас похож, голову в песок прячешь.

— Я? Ты считаешь меня трусом? — Марс даже остановился, а надсмотрщик, сопровождавший их, отвлекся от своих мыслей и посмотрел укоризненно.

— Тише, — хлопнул его по спине кельт. — Ты не трус, просто не видишь очевидного выхода.

— Какого? Разнести этот балаган до основания? Унести ее отсюда на руках куда глаза глядят? — он взмахнул рукой и сморщился от боли, все же растревоженная едва зажившая рана на ребрах давала о себе знать.

— Да, далеко донесешь ее, — усмехнулся Таранис, тоже растирая ладонью ноющую грудь.

Мужчины понимающе преглянулись и криво улыбнулись друг другу.

Они дошли до камеры Марса, и Таранис попросил надсмотрщика:

— Дружище, я точно не сбегу никуда. Слишком мне хреново. Позволь с товарищем немного поболтать.

Надсмотрщик кивнул, погрозил им обоим кулаком на всякий случай и удалился.

Марс мерял шагами камеру.

— Хватит уже мельтешить! Сядь. А то у меня самого голова кругом пойдет. Уймись. Ну, выскочишь ты сейчас. Добежишь до гостевых покоев. Там охраны полно. Схватят, в карцер, к столбу, плетка.

— Мне не страшно.

— А о Гайе ты подумал, дурья башка?! Ее принесут истерзанную, а тут еще и ты после сорока плеток? И что ей делать?

— Как… истерзанную…, - у Марса подкосились колени и он буквально

упал на солому. — Это мне больно думать, что она в чьих-то руках. Но женщины, которые были в моих руках, всегда благодарили. И просили еще… У меня и девственницы были.

— В твоих, — заметил кельт. — И в моих. Рагнар наш вон на пирушке этой на днях, говорит, пятерых ублажил. А попадись она такому гаду, как Вульфрик?

Марс сжал голову руками и застонал в голос:

— Нет. Не могу. Тогда ее точно надо спасать!

— Думать раньше надо было. И не только головой, но и даже головкой. Если бы сам ее взял, а не только целовался бы по углам, ей бы не так больно было бы принять другого мужчину.

— Прекрати! — Марс вцепился в плечи друга всеми пальцами, позабыв, что у того болит рана.

Таранис зашипел от боли, и это отрезвило Марса.

— Прости.

— Забыли. Успокоился?

— Да.

— Сиди и жди ее спокойно. Ей твое утешение понадобится, а не сцены ревности. Хочешь поревновать, так ревнуй меня к Луцилле, она ж не тебя в конце концов выбрала для постоянных встреч.

Марс расширенными глазами посмотрел на друга:

— А врач?

— Вот тебе и ответ. Рениту я люблю, как ты свою Гайю. А Луцилла? Все мы тут что-то делаем не по своей воле. Думать-то о хорошем даже в этот момент никто не запрещал.

И он побрел в валентрудий, чувствуя, что поднять рук почти не может.

Рениту он застал заплаканной и усталой, снова в серой хламиде и с убранными под туго завязанное покрывало волосами.

— Любимая, что случилось? — он хотел ее обнять, но с трудом сомкнул руки на ее талии.

— Ты как? — она бросилась его осматривать и ощупывать. — Болит?

Он прикрыл ресницы, не в силах лгать, но и не желая ей жаловаться.

— Ложись, — она показала ему на стол. — Ты же мылся уже?

Он кивнул и легко запрыгнул на прохладный мрамор.

— Что ты собралась делать? Ран же нет. Я старался поберечься, чтобы не нагружать тебя работой.

Она вздохнула:

— Вульфрик тоже старался. Не нагружать меня работой. Он опять троих убил. Насмерть.

— Что поделать. Это арена. Мы все убиваем друг друга там.

— Он наслаждается, — прошептала со слезами в голосе Ренита, поливая его теплым маслом, от которого тут же поплыл запах укропа и чеснока.

Таранис закрыл глаза и впитывал каждой клеточкой тела прикосновения ее рук, бережно растирающих его саднящую грудь, уносящих боль и усталость. Он чувствовал, как руки скользят все увереннее, спускаются все ниже, и провалился в глубокий и спокойный сон — ему снились дубовые рощи его родины.

* * *

Рагнар, стараясь держаться ровно, несмотря на стянувшие кожу крепкие нитки, вошел в одни из гостевых покоев. Сердце его глухо колотилось в груди от волнения — он сам не определился, хочет ли увидеть сейчас Юлию.