Невеста тирана
Шрифт:
Фацио стиснул зубы:
— На основании моего приказа. Возвращайтесь к себе. Либо вы пойдете добровольно, либо я прикажу сопроводить вас с охраной.
Тираниха фыркнула, задрала голову, подобрала юбки и удалилась, громко стуча каблуками.
Фацио с болью в глазах посмотрел на Джулию, проговорил едва слышно:
— Отец был прав. Вот и доказательство.
Он выглядел разбитым, усталым. Потерянным. Наверняка Фацио давно о чем-то догадывался, но не хотел уверяться. Джулия подошла и положила голову ему на грудь. Она просто чувствовала, что сейчас это важно. Ни вопросы, ни обвинения. Просто молчание
— Теперь все будет хорошо.
Глава 62
— Я не могу. Я не должна… Это твоя мать!
Джулия покачала головой, нахмурилась, отстраняясь. Она была растеряна, и эта неуверенность делала ее такой ранимой, такой нежной. Такой настоящей… Фацио тронул ее за плечи, посмотрел в лицо, в лучистые глаза с осенней рыжинкой:
— Ты и должна. Правду знаете лишь ты и Дженарро. Присутствие слуги — это слишком, а твое будет равносильно суду присяжных. Этого будет достаточно, чтобы… — он не договорил, опустил голову, чувствуя, как слова горечью оседают в горле. От напряжения заломило скулы. Нужно быть предельно наивным, чтобы надеяться, что все могло закончиться как-то иначе. Он и так получил больше, чем мог вообразить.
Джулия сглотнула, даже отшатнулась:
— Унизить?
Фацио поспешно покачал головой, нахмурился. Он сам не мог подобрать точного слова, точного чувства. Но Джулия воплощала в себе все то, лучшее, чего не было в его матери. Понимание, сострадание, нежность, солнечное тепло, которое окутывало. Свежесть ручья, легкий взмах невесомых крыльев бабочки. Фацио не мог на нее насмотреться, не желал отпускать от себя ни на шаг, будто обратился мифическим драконом, который бережет свое сокровище. Он еще не привык к образовавшейся пустоте внутри, но в ее присутствии она заполнялась чем-то нестерпимо нежным, что одновременно доставляло и томительное мучение, и необъяснимое наслаждение. Это было не то острое чувство, которое порождал Темный дар: резкое, приземленное, плоское, как полотно клинка, невыносимое до рези. Это новое чувство будто витало в воздухе, подобно туману в подземелье, окутывало и ласкало. Фацио теперь не ощущал ее присутствия, и порой это становилось мучительно — он постоянно искал ее глазами, будто по недосмотру Джулия могла ускользнуть с порывом легкого ветра. Ему было важно знать, что она здесь. И казалось, будто она была здесь всегда. На своем месте. Теперь он просто не мог представить этот дом без нее.
Наконец, Фацио покачал головой:
— Нет, не унизить. Но… — он снова не мог подобрать нужное слово, — так будет правильно. Так нужно. Я уверен — ты сама все понимаешь.
Джулия едва заметно кивнула:
— Хорошо, если ты так хочешь. Я пойду.
Фацио поймал ее холодную от волнения руку, поднес к губам, чувствуя, что сердце замирает от ее тихого голоса:
— Я пошлю твоей сестре свадебный подарок. Дорогой… Неприлично дорогой.
Она подняла глаза, поспешно покачала головой:
— Не думаю, что ты обязан. Ведь, если я правильно понимаю, и сам ее брак — твоя заслуга. Это теперь ни к чему.
— Я так хочу. Хвала твоей предприимчивой сестре. Она никогда не сможет
Фацио млел от ее смущения. Джулия опустила глаза, не в силах сдержать улыбку, на щеках выступил нежный румянец. Рано или поздно она научится принимать похвалу с должным достоинством, но сейчас это было упоительно. Даже Розабелла вела себя более кокетливо и равнодушно. Дочь своей матери…
Фацио отпустил ее руку:
— Ты готова?
Джулия не ответила — и не будет готова. Но с этим делом нужно было покончить.
— Пойдем.
Фацио кивнул и направился к двери материнских покоев. Лакеи распахнули створы.
Мать сидела на террасе, как всегда в этот час. Смотрела на бухту Щедрых даров, над которой уже выползло ленивое разморенное солнце. Ни Доротеи, ни Мерригара, ни Розабеллы. Лишь одна служанка стояла в отдалении, склонив голову. Фацио запретил кого-либо пускать, чтобы мать не принялась баламутить воду. Эта изоляция должна пойти во благо…
Фацио поприветствовал мать, как полагается, но руки она, разумеется, не подала. Не взглянула, не шелохнулась. Продолжала невозмутимо сидеть, глядя вдаль, на морскую гладь. Ее брови едва заметно дрогнули. Фацио уже знал, что будет дальше — она прижмет тонкие пальцы к виску и скажет:
— Уж, хотя бы лекаря к матери ты мог допустить? Или у тебя, как и у отца, совсем нет сердца?
Фацио придержал стул, помогая присесть Джулии, рядом опустился сам. Махнул служанке:
— Выйди вон, затвори дверь. Не пускать никого.
Девушка тут же выполнила приказ. Фацио посмотрел на мать:
— Разве здоровым нужен лекарь?
Та поджала губы, вскинула бровь:
— Куда ты клонишь? Явился добить убитую горем несчастную мать? — По ее лицу пробежала нервная тень, когда она краем глаза взглянула на Джулию: — Эта здесь зачем?
Фацио сцепил зубы, давая себе обещание не вспылить:
— Вы хотели сказать… моя жена?
Он знал, что это заденет. Мать будто неистово, жгуче ревновала к тому, что в этом доме будет распоряжаться другая сеньора Соврано. Занявшая ее место. Она нервно подалась вперед, опираясь о подлокотники своего кресла:
— Еще не жена. Не беги впереди ветра, сын. Четыре месяца — это целая вечность.
— Простая формальность.
Она отвернулась, лишь бы не замечать Джулию. Казалось, от одного ее присутствия ей делалось дурно.
— Чего тебе нужно? Тебе недостаточно моих страданий?
Фацио глубоко вздохнул, понимая, каких трудов будет стоить вытащить из матери хоть какое-то подобие исковерканной истины. Впрочем, и это уже, по большому счету, было не нужно. Он все решил.
— Это правда?
Мать даже не повернулась:
— Что именно?
— То, что Джулия сказала вчера?
— Ложь. — Она картинно поджала губы. — Все, до последнего слова.
— У Доротеи иное мнение…
Фацио блефовал — он не допрашивал Доротею. Но если мать кому и могла доверить яд — то только ей. Он не на миг не сомневался в рассказе Джулии, чувствуя нутром: правдиво все до последнего слова. Руки здесь не важны, важен лишь тот, кто приказал. Кто осмелился.
Мать напряглась, но, так же, не дрогнула. Лишь тонкие белые пальцы нервно сжались на подлокотнике кресла. Это молчание было красноречивее любого ответа.