Невеста зверя (сборник)
Шрифт:
Когда играет он, не приползают ящерицы и не прилетают птицы.
– Играть красивую музыку пальцами. Они сказали, что это плохо, и… забрали его.
Его голос звучит так горестно, что у меня разрывается сердце. Отнять музыку у меня не решилась даже тетя.
– Но почему? – спросила я.
– Наверное, они боятся, – пробормотал он мне в плечо. – Конечно, они боятся. Это наше проклятие. Музыка так прекрасна, так неотразима… – Он отпрянул, взглянул на меня и признался: – Мы не можем противиться
Я коснулась пальцем кончика его носа:
– Проклятие.
Он моргнул.
Я улыбаюсь и подношу флейту к его губам. Он медленно протягивает руку, чтобы потрогать ее, и смотрит на меня огромными глазами.
– Подуй в нее, – говорю я.
И он дует. Из флейты не раздается ни звука. Он смотрит так удивленно и расстроенно, что я не могу не засмеяться. Он хмурится, и тогда я целую его, а потом показываю, как выманить из флейты звуки.
Потом, когда его пальцы бегут по вышивке бисером на моей кофточке-курти, спускаются по шее и груди, когда мои губы узнают в темноте форму и вкус его губ, он говорит:
– Мне запретили приходить сюда.
Я целую его в плечо, в шею, в челюсть и шепчу ему на ухо:
– Мне тоже.
Мама вышла из кухни на папин зов, отряхивая с рук муку. Гаутам тоже вышел из своей комнаты и сел за большой деревянный стол в столовой. За другим его концом сидел Викрам, окруженный толстыми книжками, и вовсе не собирался уходить. Шрути еще была в саду и ничего не слышала.
– Ну что же, – сказал папа, – возможно, это и к лучшему. Она будет меньше противиться, если услышит это от Гаутама.
Викрам вскинул голову.
– О чем услышит, папа? – спросил Гаутам.
Мама концом сари стерла со столешницы невидимое пятнышко.
Папа вздохнул.
– В колледж она не сможет поступить, – сказал он, – и ни один нормальный мужчина на ней не женится. К тому же господин Босль говорит, что Амит слышал, как она играет эти свои мотивы не одна. Что будет дальше?
– Она может жить у меня, – сказал Гаутам.
– Пригреешь змею на груди, – вставил Викрам.
Тетя, которая вошла в комнату со стопкой тарелок, засмеялась.
– Подожди, пока сам не женишься, Гаутам. – Она принялась со стуком расставлять тарелки на столе.
– Дослушайте меня, – сказал папа. – Я придумал кое-что получше. Я написал… ну, вы знаете, тому мальчику, которого показывали по телевизору. Который берет в руки кобр. Он до сих пор жив, и я списался с его родителями. Они согласились, что он должен познакомиться со Шрути.
– О, это ты здорово придумал, – сказала мама. – У них ведь столько общего.
– Могут открыть магазин домашних животных, – сказал Викрам.
Гаутам нахмурился:
– Не надо ли тебе куда-нибудь выйти?
– Из
Гаутам повернулся к Викраму спиной и сказал:
– Она этого мальчика даже в глаза никогда не видела.
– Твоя мать права. И он, и она обожают змей. Оба… не вполне нормальные.
Викрам фыркнул.
– Но его родители счастливы, что она не завизжит при виде его кобр.
– Ей всего шестнадцать, папа.
– А я что, завтра ее замуж выдаю?
– Они брахманы? – спросила мама.
– Нет, но они довольно зажиточные, а мы не можем себе позволить… – Он осекся, покосившись на Гаутама. – То есть я хочу сказать, в наше время никто больше не обращает внимания на касты.
Гаутам вскочил и, оперевшись ладонями на стол, подался вперед к отцу:
– Ты говоришь так, как будто она умственно отсталая!
– И не без причин, – пробормотал Викрам.
– Она не дура, Викрам. Ей хватает ума держаться от тебя подальше.
В последовавшей тишине настойчиво запищала микроволновка.
– Викрам, – слишком громко сказала тетя, – убери свои книжки и позови папу. Ужинать пора.
– Она просто… невинная, папа. Слушай, не беспокойся о ней. Она может жить у меня. Правда.
– Ну, и что это для нее будет за жизнь? – сурово спросила мама. – Незамужняя, никому не нужная, будет путаться под ногами в братнином доме? Ну уж нет!
– Садись, – сказал Гаутаму отец. – Я знаю, ты хочешь, чтобы твоя сестра была счастлива. И мы все этого хотим. Но ты еще слишком молод, чтобы понимать мудрость старших.
– А разве мудро устраивать жизнь Шрути у нее за спиной?
– Если она даже не удосужилась вернуться домой к ужину, может быть, и мудро!
Глаза Гаутама расширились.
– Черт!
– Гаутам, – нахмурилась мама. – Что мы тебе говорили про ругательства?
– Это ведь на нее совсем не похоже, правда? Пойду по ищу ее.
Викрам, улыбаясь, встал из-за стола.
– Я пойду с тобой, – сказал он. – Мама, убери за меня мои книги. Бедняжка, возможно, попала в беду.
Теперь мы оба знаем, что ослушались старших, и это нас сближает. Я не ухожу в обычное время и не отстраняюсь, когда он поднимает мою курти и стаскивает ее мне через голову. Потом он снимает с меня джинсы. Он не знает, что делать с бюстгальтером, и мне приходится ему помочь.
Он – тень, отброшенная на меня убывающей луной, черная тень с серебряным подбоем. Его хвост оглаживает мои ноги, свиваясь в сверкающие кольца. Он рвет цветы жасмина и сыплет их сквозь пальцы на мою голую кожу. На нёбе моем вкус жасмина, листьев и возбуждения. Он склоняется надо мной, целует меня в шею, и я чувствую на коже его зубы.