Невеста зверя (сборник)
Шрифт:
– Ну его к жабам, это лебединое тело, – проворчал отец. – Хочу видеть лицо моей дочери.
Одилия мысленно произнесла фразу из rara lingua, которая развеяла ее оперение и изменила обличье. Превращение оставило после себя слабость и чувство голода: она видела, как отец, обернувшись филином, разом проглатывал зайца, но сама даже в лебединых перьях не могла заставить себя подкрепиться водорослями и мучнистыми корнями камыша. Широкие крылья обратились в руки, и пальцы вцепились в мох между камнями.
– Ну вот и моя дурнушка. – Отец с улыбкой ласково поднял ее за
Она слышала любовь в его голосе, но это привычное умиление ее неказистым лицом и неуклюжей, долговязой фигурой все же ранило. По ее носу вниз скатилась слезинка.
– И зачем тебе якшаться с этой стаей? – Он снова погладил ее по щеке. – Иди домой. – Отец медленно повел ее к двери. – Сегодня уроков больше не будет. Сядь у окна, а я созову певчих птиц на парад – уж они-то, надеюсь, тебя развеселят.
Одилия кивнула и вместе с ним направилась обратно к башне. Но она бы предпочла, чтобы папа научил ее еще нескольким фразам из rara lingua. С тех пор как ей исполнилось шестнадцать лет, он с неохотой делился заклинаниями. Сначала Одилия подумала, что она провинилась и это наказание, но теперь начала подозревать, что папа считает магию, как и яркое оперение, привилегией самцов. В книгах, которые он теперь позволял ей читать, больше говорилось о гнездовании, чем о колдовстве.
Из его рассказов Одилия знала, что он был всего на несколько лет старше ее, когда ушел из деревни, выбрал себе прозвание по-солиднее и объездил весь мир. Он побывал там, где древние авгуры гадали на внутренностях животных. Он разговаривал со стаями ибисов на Ниле и отразил атаку медных когтей гаганы на островке, затерянном в Каспийском море.
Но он так и не рассказал, как ему удалось то, что по силам лишь настоящему чародею, – поймать гербового орла. Одилия и сердилась на отца за скрытность, и гордилась им.
Гербовый орел
Единственный уцелевший отпрыск легендарного зиза древних евреев, гербовый орел – редчайшая из хищных птиц. Не зная себе сородичей, гербовый орел не умеет говорить от одиночества и редко чистит свои темные перья. Говорят, что распростертые крылья его простираются от края до края горизонта, так что в небе ему не остается места для полета, и сия шутка природы печально восседает на одиноких утесах и руинах.
Раши утверждал, что гербовый орел обладает атрибутами как самца, так и самки. Он желает и вить гнездо, и убивать. Набив зоб кровавой добычей, гербовый орел откладывает яйцо, из которого птенцы не выводятся. Сии древние создания ценятся чародеями за свои сверхъестественные свойства. Если разбить яйцо, на позолоченной скорлупе которого начертан Тетраграмматон, обнаружится не желток, а квинтэссенция переменчивой формы, отражаемая разнородным обликом птицы. С ее помощью мужчина может сменить обличье, а женщина – судьбу. Но зарытые яйца тухнут и чернеют, как старое железо.
Детство лебедушки
Когда
– Купи себе конфетку. Или цветочек, – сказала бабушка.
Веселая ярмарочная суматоха так и звала Эльстер, она вырвалась от бабушки и сразу же смешалась с толпой. Протолкнувшись в первые ряды столпившихся зрителей, она увидела тощего человечка в костюме всех оттенков красного цвета. Он проворно передвигал потемневшие наперстки по столу, покрытому линялым шелковым лоскутом.
Руки его, усеянные крупными пожелтевшими бородавками, двигались проворно и изящно. Вдруг он поднял один наперсток – там обнаружился флорин. Повернул, покружил другой наперсток правой рукой – гляди-ка, вот и ржавый геллер. Монетки он показывал лишь на миг – вызвав восхищенные вздохи толпы, они сразу снова исчезали в своем медном убежище.
– Нюхом чую, что у тебя в кулачке десять пфеннингов, – скороговоркой пробормотал сквозь зубы костлявый человечек. Эльстер сама не поняла, как расслышала сквозь крики зрителей: «Левая, левая рука!» – Что, поставишь на новую жизнь? Сменяешь железо на золото?
Правой рукой он приподнял наперсток, демонстрируя сверкающую марку, круглую, как солнышко, с вычеканенным на ней девичьим лицом. Маленькая Эльстер поднялась на цыпочки и чуть не перевернула стол, пытаясь рассмотреть лицо на монетке. Оно было не похоже ни на мамино, ни на бабушкино – ни на чье из женщин, которых она знала. Монетка была самым восхитительным предметом, который она когда-либо видела: золото сверкало и обещало ей все что угодно. Все-все. Ей так захотелось выиграть у этого чудака монетку, что аж слюнки потекли.
Когда она выпустила край стола, десять пфеннингов выкатились у нее из вспотевших пальцев. Человечек поймал монетку наперстком:
– Выбирай наперсток, сорочья душа! Золотой-то хочется? Левый, правый, средний? Или передумала?
Эльстер впилась в стол глазами, наблюдая за движениями рук. Но уследить за ними никак не удавалось – она просто закрыла глаза, потянулась вперед и вцепилась в руку наперсточника. Его кожа показалась гладкой и твердой, как слоновая кость.
– Вот этот, – выдохнула Эльстер.
Мужчина раскрыл ладонь, и она увидела, что наперсток пуст.
– Может, в другой раз повезет. – Он улыбнулся, и она увидела, что его передние зубы металлические – левый тусклый, железный, а правый блестящий, золотой.
От стола ее оттащила сильная рука.
– Глупая девчонка, – проворчала бабушка и отвесила ей затрещину. – Теперь ничего, кроме наперстка, не получишь.
Послание
Внизу, в погребе, камни сочились влагой. От запаха плесени Одилия расчихалась. Она заметила, что отец дрожит от холода. Под ногами была свежевскопанная земля. В нишах стен стояли ящики. В клетке на табурете сидел плачущий человек в накинутой на плечи грязной ливрее королевского двора.