Невеста
Шрифт:
– Держись крепче, – просит он, – и глаза закрой.
Ненавижу порталы. И этот какой-то особенно мерзкий, я чувствую буквально, как пространство сминает меня…
– Тише, радость моя, все закончилось, дыши…
Дышу.
Пытаюсь.
Захлебываюсь слюной… хочу сказать, что ненавижу порталы, но…
– У меня с ними никогда толком не ладилось, – признается Оден, вытирая мне нос платком. Кружевным. С монограммой. К батисту прилипли лепестки незабудок.
Кажется, я смеюсь.
– Мы…
– Порталов больше не будет. – Мой муж убирает платок в нагрудный карман и, сняв куртку, аккуратно вешает на сук низкого кривоватого дерева. – Мертвая зона. Дальше пойдем пешком… я пойду, а ты поедешь. Отвернись.
Еще чего. Когда это он таким стеснительным успел стать?
– Я буду перекидываться. – Рубашку Оден складывает. – А это не самое приятное зрелище.
И все-таки когда живое железо разрывает кожу, я касаюсь острых шипов.
Приятное? Пожалуй, он прав, в этом нет красоты, но… эхо чужой силы оглушает, словно сама земля подымается на его зов. Я узнаю фигуры из старого тренировочного зала, куда Брокк все-таки заглядывает, пусть и думает, что тайком.
Человек.
Пограничье.
Пес.
Нынешний – огромен. Страшен? Возможно. Грозен. Он отливает золотом, тем самым, красным, которое дает родовая жила. И я, преодолев робость, все же протягиваю руку. Смотрю ему в глаза, снизу вверх, и вижу в них себя же.
А еще луну, острую, как его когти.
– Ты… чудо.
И улыбаться пес умеет.
Он очень осторожно касается носом раскрытой ладони и выдыхает, жаром окутывая кожу. А потом проводит по запястью шершавым языком.
– Покатаешь, да?
Трясет гривой, и острые иглы с шелестом трутся друг о друга. Оден ложится на землю и выставляет лапу, чтобы мне удобней было забираться. Встает аккуратно и ступает поначалу робко, то и дело оглядываясь. Но постепенно уверяется, что я не собираюсь с него падать.
И шаг ускоряет.
А потом еще… и еще…
Ветер, спохватившись, силится догнать, и сам воздух становится плотным, заставляет меня пригибаться, цепляясь за шею золотого пса.
Мы летим…
А ночь длится, пока не прорывается розовыми пятнами рассвета. И только тогда Оден останавливается. Он ссаживает меня, и я понимаю, что еще немного – и сама бы свалилась.
И падаю… но меня заставляют подняться.
Ходить по какой-то поляне, поросшей бурым волглым лишайником. Приседать. И руки греют дыханием. Щеки и шею тоже.
А когда я согреваюсь, путь продолжается.
Равнина. Красный камень. Черный камень. Белые полосы мха, который даже под дождем оставался сухим. Редкие деревья, давным-давно умершие, но оставшиеся стоять.
Жар.
Чем дальше, тем сильней.
И снова остановка. Я знаю, что должна ходить, и послушно делаю круг по поляне. Мох скрипит под ногами. А Оден ложится и дышит, вывалив из пасти золотой язык.
– Ты в порядке? – Я не знаю, что делать. – Пить хочешь?
У меня две фляги.
А этот упрямец качает головой. Пить он хочет, но думает, что воды мало и мне она нужней.
– Если ты станешь человеком, то…
Снова качает.
– Нельзя?
Кивок.
– Найдут?
Я провожу по носу, по колючей чешуе, и Оден жмурится, запрокидывает голову, подставляя шею. Здесь чешуя мягче. Относительно. Мои ногти скребут по ней с преотвратным звуком, но ему, похоже, нравится.
– Знаешь… вот когда выберемся отсюда… я куплю такую штуку… сетку железную… которой на кухне котлы чистят.
Бледно-голубой глаз смотрит с подозрением…
– Сажу отскребает хорошо…
…и возмущением.
– …буду по праздникам твою чешую начищать. А потом воском и тряпочкой…
Оден фыркнул, и гибкий хвост оплел ноги, дернул меня, опрокидывая на спину, на мягкую пятипалую лапу.
– Ну… ну если тебе жир больше нравится, с жиром она блестеть будет…
Договорить мне не позволили.
– Не надо меня облизывать! Не…
И собаки умеют смеяться.
– Оден… – Все же нам пора идти дальше. Я забираюсь на спину, ложусь, обнимаю его. – Мне страшно от мысли, что тебя могло бы не быть…
Оборачивается.
Ну да, самое время для глупостей.
– Я люблю тебя. Очень.
Говорю тихо, но у этого пса хороший слух.
Глава 43
Цена
След от перехода стереть не выйдет. Да и глупо это.
Виттар постоял внизу, открыл входную дверь, впуская на порог осенний дождь. Вода собиралась в ладонях и была кисловатой на вкус. Но умылся, и полегчало.
Стальной Король будет разочарован, но угрызений совести Виттар не ощущал.
Страха тоже.
Он подымался по лестнице, насвистывая веселую песенку, которая засела в голове еще с лихих, довоенных времен. И чувствовал себя превосходно.
– Если вы думаете, что вам это сойдет с рук, – старуха стояла на вершине лестницы, грозная, как старая горгулья из королевского парка, – то глубоко ошибаетесь. Я не собираюсь молчать.
– Хорошо.
Ее узкие сухие пальцы вцепились в дубовую балясину, не пальцы – когти. Вырвет и, захлопав черноткаными крыльями, поднимется в воздух с визгом и скрежетом. Виттар тряхнул головой, избавляясь от наваждения.