Невеста

Вечная Ольга

Я окликаю его еще раз, но Давид дает знак отпустить, и Святоша покидает номер.

Мы из окна наблюдаем, как он выходит из подъезда, спешит на парковку. Высокий, гордый, разочарованный. Но я надеюсь, что счастливый. Самую малость в глубине сердца. Счастливый до смерти.

— Ему нужно время, — произносит Давид. — Он все еще в шоке.

— Боюсь, с горя начнет пороть горячку.

— Не начнет. Это больше по моей части.

— У него, кажется, появилась девушка. Она ему звонила, пока мы были

на балконе.

— Серьезно? Интересно, кто?

— Непривычно было слышать его голос именно таким.

— Каким?

— Он ее имя произносил по-особенному, понимаешь? Как будто у них есть связь. Ничего мне, кстати, не рассказывал. Засранец.

— Вот видишь. Значит, по секретам вы квиты.

— А вы?

Давид медлит, некоторое время. Его голос звучит уверенно, видимо, что Дава много думал об этом:

— Я знал, что как только Савелий повернется к миру лицом, его жизнь изменится в лучшую сторону. Он меня сейчас ненавидит, но это самое лучшее, что Алтай для него сделал.

— Даже если он никогда это не признает?

Мы обнимаемся и провожаем глазами белый Мерс Савелия.

— Я думаю, мы еще встретимся.

Глава 44

Дорога к границе и через границу тянулась бесконечно. Выматывала.

Давид снял ближайший отель, и я, едва переступив порог номера, почувствовала себя опустошенной. Мальчишки мои — не из тех, кто умеет сидеть тихо. Я не сторонница сладкого без повода, но пришлось капитулировать и выдать им леденцы на палочке. Иначе — ни паспортного контроля, ни взлета, ни посадки мы бы просто не пережили.

Потом еще пришлось сделать крюк и забрать Киру, которую перевозили в машине. Безумный день.

— Можно я никогда больше не буду путешествовать? — ворчу Давиду, пока он втаскивает в комнату уставших, но не сдающихся детей.

Почему во всех сериалах малыши сидят смирно и улыбаются? Как их заставили быть тихими и всем довольными?!

Давид усаживает близнецов на диван, расплачивается с консьержем. Я наливаю аките волы, скидываю кроссовки, опускаюсь на корточки и начинаю разувать Ромку. Он что-то лепечет, отталкивает мою руку, но я на автомате.

— Кушать, мыться и Спа-а-ать, — тяну. — Сладко и много!

Давид смеется:

— Еще только половина третьего.

— Лучше помоги мне.

Я чувствую, как раздражение поднимается к горлу. Первая мысль — душ, и я тут же устремляюсь туда, прячусь, как в бункер. Горячая вода долго льется по спине, но напряжение уходит не сразу.

А когда я все же возвращаюсь к семье, застываю в дверях:

Тихо.

Дети действительно притихли! Сидят, слушают своего папу.

Он вполголоса смеется:

— Что, еще разок?

Мама наша там не растет случайно?.. Ладно, у нее была фора. Ром, ты же знаешь, я не помню мамины считалки, это она у нас профи и главная по образованию.

Детишки тянут ему ладони, и мое сердце сжимается от умиления.

— Хотите еще? Уверены? Хорошо, давайте пробовать. Ага, как же там… Твоя ладошка — это… м-м… щит. За ней кто хочешь — тот сидит. Тут птичка села, а тут… жук? А тут… разбился молоток вдруг! — стучит им по ладошкам.

Пацаны хохочут, аж визжат, и я тоже улыбаюсь. Он продолжает:

— Теперь ты, Ярик. Твоя ладошка — как авто. На ней проехал… бегемот. Всё нормально, жив остался! Бегемот образованный, у него были права. Твоя ладошка — как… батон!.. — Укусить бы — да нельзя, закон! — подхватываю, входя в комнату.

Они втроем на диване. Я опускаюсь рядом, делаю вид, что вот-вот укушу чьи-то пальчики. Смех детей становится громче и меня окончательно отпускает. Какое счастье, Господи, какое счастье!

— Как ты это сделал? — шепчу. — Я в восхищении. Они же… тихие!

— Мы переработали вашу считалку. Добавили огня, вертолетов и взрывов

— И бегемотов. Круто. Я так не умею.

— Присаживайся.

— Если я присяду — то уже не встану. Серьезно. Если ты собирался показать мне весь мир — я отказываюсь. По крайней мере, пока они не подрастут! — шлёпаюсь рядом, откидываюсь назад.

— Пока что я собирался показать тебе два дома в Тоскане. Нам нужно где-то остановиться, подумать.

— А где ты планировал жить раньше? До того, как решил познакомиться с мальчиками.

— Частично в Карелии, частично где-то в Европе. Мне здесь не по себе, все чужое.

— А теперь?

— Теперь мне есть с кем говорить на русском, и есть чем заниматься.

Я прикладываюсь к его плечу, утыкаюсь носом:

— Отель в Карелии обязательно продавать? Там такие красивые виды на северное сияние.

— Зачем он нам, если ты больше не путешествуешь?

Прыскаю.

— Точно. Ни за что!

— Нам нужно тихое, незаметное место. Без лишних глаз. Просто жить. И заниматься своим.

— Звучит как идеальный план.

***

Остаток вечера я провожу в его мягкой рубашке — она достаточно длинная, чтобы чувствовать себя защищённой. А еще тепло от ткани будто бы держит в целости. На прогулку с детьми и Кирой не нахожу в себе сил переодеться, лишь дополняю образ леггинсами и кроссовками.

Впятером мы долго дышим свежим воздухом. Кира, немного ошалев от происходящего, носится как угорелая. Новая местность, чужие запахи. Медведица никогда не выезжала настолько далеко от дома. Но она бодрится: рядом ее Адам, а значит, со всем можно справиться.