Невезучая, или невеста для Антихриста
Шрифт:
— Вы что, улыбаетесь? — открыла и не закрыла рот я.
— Это преступление? — удивился шеф.
— Да нет, просто я первый раз вижу, как вы улыбаетесь.
— И как? — красиво заломил бровь босс.
Я, наверное, была настолько обескуражена, что не успела даже сформулировать в своей голове ответ на его вопрос, а потому ответила, как чувствовала в тот момент:
— Офигенски.
Люциевич улыбнулся еще шире, заставив мое сердце сделать какой-то немыслимый кульбит и грохнуться в бьющей его агонии
— Слушайте, а все-таки как вы здесь оказались? У вас же доклад на конференции.
— Ну, во-первых, доклад у меня был в девять утра, во-вторых, у нас Германией разница во времени час, а в-третьих, как только я закончил свою речь, тут же отправился в аэропорт и через два часа оказался дома. А вы что, не рады моему возвращению? — подозрительно прищурился шеф.
Паразитка "Марфа Васильевна" предательски сжалась, чуть не спалив всю контору. Много чести упырю знать, что я по нему скучала.
— Отчего же не рада? Очень даже, — кивнула я. — С радостью сбагрю на вас всю заботу о вашем адском лизинге. Будете теперь сами от своих ушлых акционеров отбиваться. А то понаехали тут с самого утра. Натоптали, воздух испортили, чуть драку не устроили, и Аллочку до обморока довели.
— Какие еще акционеры? — напрягся Люциевич.
— Борзые, — пожаловалась я. — Ваш извращенец-крестный с пятью процентами…
— Откуда у крестного взялись акции "Адаманта"? — перебил меня озадаченный Люциевич, и я недоуменно пожала плечами:
— А я знаю? Пришел тут, и давай права качать: я новый акционер, хочу собрания… А эти двое, нет чтобы сразу сказать, что у них…
— Какие двое? — опять не дал мне закончить возмутительную тираду шеф, испытывающе уткнувшись в мое лицо тревожным взглядом.
— Мужик такой здоровенный, видный, харизматичный, — доложила я. — И с ним гламурная красотка. Вся с ног до головы в Версаче.
Люциевич позеленел и выдал сквозь зубы что-то вроде: "Мать моя…"
— Вот-вот, — закивала я. — Я их почти туда приблизительно и послала. К такой-то матери.
— Антипенко? — оторопело вытянулся босс. — Вы что сделали?..
— А чего они со своими четырьмя процентами приперлись? Тоже мне помощь. Ни срам прикрыть, ни пыль в глаза пустить.
— Как четыре процента? — внезапно поменялся в лице Люциевич. — У них же было…
И вот тут шеф заткнулся, а из груди его вырвалось какое-то натурально демоническое рычание.
Первой неладное почуяла "Марфа Васильевна", она у меня вообще на такие нюансы особо чувствительная натура. От нее импульсы пошли мне прямо в мозг, и я предусмотрительно сделала шаг в сторону от медленно звереющего Люциевича.
— А к-куда это вы собрались? — видя, что он, вытаскивая из кармана свой айфон, стремительно
— У меня важный звонок, — рявкнул чертобосс, порвав как тузик грелку минуту назад сразивший меня наповал фантастический образ "мартеновца", в смысле, айсбергоплавителя, и вернув себе облик привычного злыдня-упыря.
— А как же обед? — запоздало трепыхнулась я.
— К дьяволу обед, — громыхнул этот бесноватый, дернул галстук и стал гневно мерить шагами свой кабинет, удерживая подле уха трубку с переадресованным кому-то вызовом.
Халявный обед в приятной компании, по ходу, накрылся медным тазом. Нет, и кто я после этого, спрашивается?
— Дура, — услужливо подсказала очнувшаяся в моей голове бесяка.
— Не могу сказать, что рад взаимно, — в это же время раздраженно прошипел в телефон Люциевич, не очень приветливо отвечая своему очнувшемуся на другом конце провода собеседнику. — Хотелось бы узнать, почему у тебя вместо девяти процентов моих акций осталось всего четыре, и за каким чертом вас в мое отсутствие принесло в офис?
— Бу-бу-бу, — приглушенно донеслось из трубки, и Люциевича порвало в хлам:
— Сколько раз я просил вас с матерью не вмешиваться в мои дела и личную жизнь? — заорал он, да так, что на лице и шее у него вздулись вены, а верхняя пуговка на воротнике его рубахи вдруг сама собой оторвалась и отлетела в сторону.
"Марфу Васильевну" от шока парализовало, а я поняла, что из категории "просто дура" перешла в "непроходимые". Это же надо было так опростоволоситься. Сдать Люциевичу с потрохами его родителей. Назревал семейный скандал, и масла в его разгорающееся пламя подлила именно я.
К тому, что моя "счастливая звезда" вечно портила жизнь мне, я уже как-то привыкла, а вот рушить чужую семью своим адским везением я была совершенно не готова. И, наверное, руководствуясь именно этим, я и бросилась исправлять ситуацию.
Суровые времена требовали суровых решений.
Пока багровеющий Люциевич носился по кабинету, заплевывал слюной дисплей смартфона и благим матом орал на своего родителя, я включила кофемашину и решительно откупорила бутылку коньяка.
Плеснув чуток в готовый кофе, я ринулась к осатаневшему шефу и елейно проворковала:
— Попейте, Антон Люциевич. Горло же сорвете.
Упырь, не глядя на меня, нервно схватил чашку, залпом опустошил ее и, сделав три шага вперед, внезапно перестал орать. Медленно развернувшись в мою сторону, он как-то подозрительно прошелся взглядом по обтягивающей мою грудь блузке и сосредоточил свое нездоровое внимание на той части моего тела, на которое моя счастливая звезда вечно находила приключения.
Подлюка "Марфа Васильевна" зачем-то замерла в ликующем предвкушении, а я испуганно икнула.