Невезуха на все сто
Шрифт:
Я же ощупью разыскала Петькин плеер, который тот, по счастью, не захватил с собой, собираясь к бабушке. Опять же по счастью, батарейки в нем еще не сели, и я сразу же напоролась на возбужденные причитания ведущего какой-то станции, по-видимому, шибко молодежной:
— Братва! В Москве настоящий ураган! Даже не знаю, слышите ли вы меня, потому что, судя по сводкам МЧС, пол-Москвы сидит без света. Линии электропередачи порваны в клочья, и заштопать их обещают только к утру, и то еще неизвестно!.. А что творится на улице! Прямо из окна нашей студии видно, как ломаются деревья! А вон огромный
И так далее в том же духе. Можно подумать, он футбольный матч комментирует. А кончилось это безобразие — чем бы вы думали? — тем же, чем всегда: разухабистый диджей объявил, что он вынужден прерваться на рекламу, а дальше пошли назойливые предложения «жить в кайф» и «оттянуться по полной программе».
Инга, как услышала про «девятку», придавленную деревом, сразу же помчалась к окну — проверить, все ли в порядке с ее серебристым «мерином». Приникла к стеклу и облегченно вздохнула:
— Фу, слава богу, целехонек. Хорошо, что в вашем дворе деревьев мало.
Нашла о чем убиваться, когда ее мертвый полюбовничек застрял в лифте, а электричество, если верить этому радийному болвану, дадут не раньше утра!
Я, конечно, тут же популярно объяснила ей, в каком именно месте мы находимся с того момента, как гроза оборвала провода:
— Утром свет будет! Только утром! Лифт заработает, двери откроются, и все увидят труп, а мы уже ничего, ничего не сможем сделать!
Инга приуныла, но только на короткое мгновение:
— Ну и что! Главное — он не в твоей постели. Сама посуди, в подъезде шестнадцать этажей, на каждой лестничной площадке четыре квартиры, и народу всякого-разного живет… Да ты под подозрение самой последней попадешь, если вообще попадешь. Органы правопорядка у нас завсегда к матерям-одиночкам с уважением относятся.
— А мое покрывало? — спохватилась я с опозданием.
— А что покрывало? — распиналась Инга. — Да таких покрывал знаешь сколько на белом свете!
Лично я в последнем совсем не уверена. С тех пор как я купила это покрывало, столько всего произошло. Не удивлюсь, если теперь от фабрики, на которой его произвели, следа не осталось. А что тут странного, когда целого государства в природе не существует. И покрывала, близнецы моего, давно уже истерлись до дыр, только мое и сохранилось одно-одинешенько на белом свете, хоть в музей его сдавай. А все потому, что я так и не съездила к морю. Сначала по причине беременности, потом по причине хронического безденежья. Короче, вы уже знаете, что я из Виллабаджо. Пока нормальные люди плещутся в бирюзовых волнах, я драю сковородки. Что самое обидное, по преимуществу за другими.
А Инга, которой не терпелось поскорее смыться к своему драгоценному Покемону, увещевала меня нарочито убедительным тоном:
— Да кто там сейчас работает, в этой милиции? Сплошные двоечники, эти самые камчаточники…
— Камчадалы, — механически поправила я, хотя какое это имело значение в сложившихся обстоятельствах?
— Тем более, — с готовностью подхватила Инга. — Да они так и не нашли убийцу Листьева, а тут какой-то забулдыга в лифте! Очень он им нужен. Составят протокол для видимости и забудут.
— Ну да, — недоверчиво хмыкнула я. Как-то не
— Не переживай! Выбрось из головы, забудь! Представь, что ничего не было! — без устали стрекотала Инга у меня над ухом.
Легко ей было рассуждать, труп-то не в ее лифте застрял, а в моем. Подумать только, какая несправедливость!
— Но ведь завтра его найдут, найдут… — простонала я.
— И что? — беззаботно откликнулась Инга. — Может, примут за жертву стихии.
— Стихия из пистолетов не стреляет, — резонно заметила я.
— Все равно мы ничего уже не можем сделать, — парировала Инга, — не автогеном же его из лифта вырезать. Ложись спать, я уверена, все обойдется. А я позабочусь об остальном. Так-так… — Она остановилась посреди прихожей. — Что-то я хотела… Вот, из-за тебя чуть самое главное не забыла. Белье, на котором он лежал! От него нужно избавиться в первую очередь. — Она сбегала в спальню и приволокла оттуда большой узел. — Готово! А ты там полы помой на всякий случай.
Ишь раскомандовалась, начальница! Закончилось все это небольшой потасовкой в прихожей. Я долго не хотела отпускать Ингу и убеждала ее не оставлять меня одну здесь, в этой квартире, в которой произошло убийство.
— Все будет хорошо, все будет хорошо, — оптимистично твердила Инга, напирая на дверь. — Мы вместе, будем держать связь друг с другом, и все обойдется, вот увидишь. А мне пора… Позвоню из машины Ованесу, скажу, что пережидала у тебя ураган. — И она упорхнула, воспользовавшись тем, что я совсем обессилела.
Несколько мгновений я еще слышала ее затихающие шаги на лестнице, потом под напором эмоций бросилась к окну. Увидела, как Инга закинула узел с бельем в багажник «Мерседеса», и все… Остальное потонуло за пеленой дождя и слез.
— Ей легко… — выговаривала я в простывший Ингин след. — Смылась и не клята, не мята, а ты тут страдай, с ума сходи…
Хоть я и крыла Ингу на все корки, но полы по ее наущению помыла, предварительно добавив в воду жидкость для мытья посуды, сама не знаю зачем. Елозила тряпкой по полу, а сама хлюпала носом:
— Ага, Танечка, ложись и спи спокойно, пока за тобой не придут. Спи, спи, моя родная, все будет хорошо… Сама бы попробовала уснуть тут…
А вы пробовали заснуть в квартире, из которой только что вынесли покойника? То-то же…
И все-таки я уснула, хотя мне самой по ею пору это кажется не правдоподобным. Конечно же, не в спальне (боже упаси!), а в большой комнате на Петькином диванчике, в неудобной позе с подогнутыми ногами. Не припомню, чтобы мне что-нибудь снилось, но проснулась я перед рассветом со странным ощущением, будто кто-то пытливо заглядывает мне в лицо. Подскочила, огляделась — никого, а дверь в злополучную спальню плотно закрыта. Снова легла и, несмотря на духоту, с головой накрылась одеялом, движимая наивным желанием спрятаться от грядущих напастей. А то, что они, эти напасти, не замедлят на меня свалиться в самое ближайшее время, я нисколько не сомневалась. Счет шел на часы, а может, и на минуты. Все зависит от того, когда заработает этот проклятущий лифт (а он когда-нибудь да заработает!).