Невидимка с Фэрриерс-лейн
Шрифт:
Питт пришел к Ламберту рано утром. Тот выглядел немного заспанным и очень недовольным их новой встречей.
– Больше мне нечего вам сказать, – начал он прежде, чем инспектор успел задать первый вопрос.
– Полагаю, что иначе вы рассказали бы мне все при первой встрече.
Томас надеялся, что его слова прозвучали без всякого подтекста. В голове мелькнула мысль, не является ли Ламберт членом «Узкого круга». Как бы то ни было, ему претило проверять работу другого человека, словно он собирается выявить какую-то капитальную ошибку. Однако выбора не было. Томас посмотрел на измятое, сердитое лицо Ламберта. На его месте Питт тоже был бы недоволен,
Томас снова взглянул на Ламберта, неудобно сидящего в кресле.
– Вы, очевидно, не хотите знать правду? – спросил он прямо.
– Я все знаю, – Ламберт отвел глаза. – Доказательства были исчерпывающие. У меня на руках имеется достаточно свежих дел, чтобы снова вникать в дела давно законченные. – Он посмотрел на Питта раздраженно и немного виновато. – Да, мы проводили то расследование и процесс довольно поспешно, это я признаю. Не скажу, что сейчас я действовал бы совершенно так же, как тогда, при условии, что мне было бы предоставлено больше времени для обдумывания, и без того, чтобы меня каждый день подгоняли. Но, смею сказать, и вы бы проводили некоторые расследования иначе, если бы нынче вам представилась новая возможность. Начиная с Хайгейтского дела.
– Да, это так, – ответил тихо Питт, с болью вспоминая, как он не смог предотвратить вторую смерть. – Тем не менее я намерен снова рассмотреть дело об убийстве на Фэрриерс-лейн. Я ничего не хочу делать без вас, хотя и придется, если вы меня вынудите. – Питт посмотрел в несчастные глаза Ламберта. – Если вы уверены, что по существу дела не допустили ошибки, то я только лишний раз это докажу, вот и все. Ради бога, старина, я совершенно не стремлюсь искать ошибки в ваших действиях – лишь хочу быть уверенным в фактах. Я знаю, что это такое – работать, когда на тебя давят газеты, когда каждый день от тебя требуют результатов, когда люди поносят тебя на улицах, а заместитель комиссара начинает тяжело дышать при виде тебя и требует ежедневного отчета о проделанной работе, когда премьер-министру приходится отвечать на запросы в Палате общин…
– Но такого дела у вас не было никогда в жизни, – с горечью возразил Ламберт, несколько смягчившись.
– Могу я посмотреть материалы допросов и попросить Патерсона помочь мне найти всех свидетелей?
– Вы можете поговорить с Патерсоном, но я не могу отдать его в ваше распоряжение и позволить ходить по округе вместе с вами. Он может рассказать, что помнит. Имена вы узнаете из протоколов суда. А свидетели, где они сейчас? Вам самому придется искать их, – Ламберт встал, – и вам никогда не удастся найти никого, кто видел, как Годмен выходит из переулка. Половины из них уже наверняка нет в живых. Швейцар покажет то же самое, мальчишка – единственный, кто действительно видел Годмена, – совершенно не надежен. Хотя цветочница все еще продает цветы на том же самом месте, и Патерсон до сих пор служит в полиции.
– Спасибо.
Ламберт подошел к двери и распахнул ее. Позвав сержанта, он приказал доставить протоколы по делу об убийстве на Фэрриерс-лейн, затем опять вошел в кабинет и хмуро взглянул на Питта.
– Если что-нибудь найдете, я хотел бы, чтобы вы меня известили.
– Конечно.
Сержант с документами вошел прежде, чем Питт успел ответить более пространно. Томас поблагодарил его и ушел с бумагами в маленькую комнату, указанную Ламбертом. Там он прочитал показания
– Вы хотели меня видеть, сэр?
– Да, пожалуйста. – И Питт указал на стул напротив.
Патерсон неохотно сел. Лицо у него было недоумевающее.
– Расскажите мне опять все, что помните по делу о Фэрриерс-лейн, – попросил Питт. – Начните с того момента, когда вы только услышали о нем.
Сержант легонько вздохнул и начал:
– Я был на дежурстве с самого раннего утра. Констебль прислал сообщить, что подручный кузнеца на Фэрриерс-лейн нашел ужасающий труп во дворе конюшни, так что меня сразу послали посмотреть, что там приключилось. – Патерсон взглянул на Питта. – Мы иногда получаем такие вот сообщения, но потом оказывается, что это пьяный или же умер кто-нибудь сам собой. Я направился туда сразу же – и увидел, что констебль Мэдсон стоит у выхода с Фэрриерс-лейн, белый как простыня, впору самого хоронить.
Голос у Патерсона был глухим и монотонным, словно, много раз рассказывая о тех событиях, он переживал их как в первый.
– Тогда, едва только рассвело, Мэдсон повел меня во двор конюшни и кузницы, и как только я вошел и повернулся, то сразу это и увидел. – Он запнулся, но потом взял себя в руки. – Он был прибит к двери конюшни гвоздями, как, прошу прощения, сэр, Христос на распятии, – большие гвозди в ладонях, запястьях и ступнях. Наверное, для того, чтобы тело не упало. – Лицо Патерсона побелело, на губе выступили бисеринки пота. – Никогда не забуду, сколько ни проживу на свете. Страшнее ничего не видел. Вот все думаю, как человек мог сделать такое с другим человеком…
– Согласно медицинской экспертизе, он был уже мертв, когда с ним такое сделали, – мягко ответил Питт.
Щеки Патерсона покрылись пятнами.
– Вы хотите сказать, что от этого дело становится не таким страшным? – спросил он хрипло. – Нет, это все равно кощунство!
Питт хотел сказать, что убийца так, очевидно, не считал, но понял, что этот сердитый молодой человек его слова не услышит – он все еще кипел яростным негодованием, все так же возмущался жестокостью и насилием и мысленно ужасался, как и пять лет назад. Ненависть человека к человеку ранила его на всю жизнь.
– Да, конечно, – согласился Томас, – но все же отчасти утешает то, что он не мог уже чувствовать боли. И вообще мог умереть очень быстро, отчего, конечно, его близким вряд ли было легче.
– Может быть. – Лицо Патерсона было напряжено, тело неподвижно. – Но по мне так это без разницы, если есть такие звери, на это способные. А если вы хотите сказать, что раз он распял мертвого, это может что-то извинить, то нет, сэр, я думаю, что вы ошибаетесь. – Он словно съежился, опять вспомнив, как ужасное зрелище повергло его в ярость и страх одновременно. – Если бы убийцу можно было повесить во второй раз, я бы сам вызвался это сделать.
Питт промолчал.
– А как вы думаете, Годмен или кто-то другой способен был поднять тело и прибить его к двери? Мертвое тело чрезвычайно тяжело, его трудно поднять, не говоря уж о том, чтобы поставить на ноги и держать, в то же время прибивая за руки или запястья.
– Понятия не имею, – скорчил гримасу Патерсон, глядя на инспектора удивленно и с отвращением. – Я часто сам об этом думал; даже спросил его тогда, когда мы его арестовали. Но он твердил только, что это, мол, не он… – Патерсон презрительно усмехнулся. – Но, может, у сумасшедших силы на десятерых? Так люди говорят… Нет, это он сделал, факт. Разве только вы узнали, что ему еще кто-то помогал… Вы разыскиваете сообщника?