Невидимка с Фэрриерс-лейн
Шрифт:
– Но во дворе можно было найти другие гвозди такой же длины или же металлические отрезки, кроме найденного? Наверное, окровавленный кусок металла должен был сразу броситься в глаза искавшим?
Освин удивился.
– Понятия не имею. И, ради бога, старина, мы же заседали в Апелляционном суде. Прошло несколько недель после окончания судопроизводства, а сам суд тоже шел несколько недель. За это время через тот двор прошло множество народу.
– Значит, орудие убийства, каково бы оно ни было, так и не нашли?
– Полагаю, что нет. Возможно, он использовал этот гвоздь, прибивая тело. – Освин
– Тем не менее, – возразил Питт, – если Ярдли изменил свидетельство, то, значит, можно говорить о некоей неуверенности его показаниий. И ее можно было считать вполне существенным поводом для того, чтобы подать на апелляцию?
– Это от отчаяния. – Освин поморщился, широкий выразительный рот искривила печаль. – Человек на все пойдет, лишь бы избежать веревки; разве можно его за это осуждать?
– Вы помните дежурного констебля Патерсона? – внезапно переменил тему разговора Питт.
– Дежурного констебля Патерсона? – задумчиво повторил Освин. – Не думаю. А в чем дело?
– Он был тем самым констеблем, который энергично участвовал в расследовании дела. После него был повышен до сержанта.
– Ах да. Это не тот ли, кто представил последнее и самое убедительное доказательство? Он нашел цветочницу, которая видела Годмена на Сохо-сквер сразу же после преступления? Хорошая работа. Он был тогда героем дня, этот Патерсон. Но в чем дело?
– Он был убит в ночь на вторник.
Удивление и соболезнование ясно отразились на лице Освина.
– Боже мой, я искренне огорчен! Какой позор! Какое несчастье! Он был младшим чином, подающим большие надежды. – И покачал головой. – Опасное это ремесло, работа полицейского. Но вам, разумеется, это и без меня известно.
– Но убийство произошло не во время исполнения им служебных обязанностей, сэр. Он был убит у себя дома. А если быть точным, был повешен.
– Боже милостивый! – Освин был окончательно сражен. Кровь отхлынула от его лица, оно стало пепельно-серым; куда только подевался благодушый вид. – Какой ужас… Как… кто убил?
– Пока мы не знаем.
– Не знаете! Но вы же… – Он осекся, смутившись, чувствуя себя совсем несчастным. – Но вы же не думаете, что это имеет какое-то отношение к смерти Кингсли Блейна? Я хочу сказать… – Он инстинктивно поднес руку к горлу и потянул за тугой воротничок. – Но почему, ради бога, почему?
– Вот это я и пытаюсь определить, сэр. – Питт внимательно следил за лицом Освина. – Я выяснял у Патерсона некоторые подробности относительно того, как он собирал улики. Меня интересует, не заставили ли его кое-какие мои вопросы опять действовать в этом направлении и он что-то такое сказал кому-то, кто поэтому его и убил.
Освин провел рукой по лбу, что на время скрыло его лицо от зоркого взгляда Питта.
– Вы что, хотите сказать, что Годмен был невиновен, а виноват кто-то другой и этот человек теперь убивает всех, кто намерен пересмотреть дело? Но это ни с чем не сообразно, инспектор. Разве на вас покушались?
– Нет, – согласился Питт, – но я, в конце концов, нахожусь сейчас в таком
Освин перевел дыхание и повеселел, словно чувствуя большое облегчение.
– Да, это так, это действительно так. То было трагическое и чрезвычайно неприглядное дело, но оно было завершено справедливо. – Он прикусил губу. – Я всю жизнь преданно служил закону, инспектор, и мне было бы нестерпимо думать, что мы могли допустить ошибку и осудить на смерть неповинного человека. Это подорвало бы в моих глазах репутацию института, который, по моему мнению, имеет величавую ценность для всего народа Британии. Наш суд – образец для всего мира. – Его слова звучали излишне напыщенно, будто он сам не совсем верил в то, что говорил. – Судопроизводство Соединенных Штатов во многом основано на нашей юридической системе; полагаю, вам это тоже известно… ну конечно же, известно. Закон превыше нас всех, он важнее отдельно взятой личности!
– Но разве для закона не высший долг, не высшая мера справедливости именно отношение к отдельной личности, мистер Освин?
– О, думаю, это слишком поспешное суждение, слишком общее и упрощающее суть вопроса, извините мне такое замечание. Ставкой тут являются глубочайшие ценности… – Внезапно он прервался и слегка покраснел. – Но все эти рассуждения не помогут вам в поисках убийцы мистера Стаффорда или того, кто убил этого беднягу Патерсона. Так чем я могу быть вам полезен?
– Не уверен, что это в ваших силах. Последнее, что Патерсон успел сделать перед смертью, – это послать письмо судье Ливси. В письме говорилось, что он узнал нечто очень важное и страшное и он хотел бы сообщить ему об этом как можно скорее. К несчастью… – Томас осекся, потому что Освин опять страшно побледнел, вид у него стал прямо-таки больной.
– Он… – промямлил судья, – он написал Ливси?.. Но что же он мог такое узнать? Он не говорил вам? Вы не знаете?
Питт хотел было ответить отрицательно, однако передумал.
– Письмо было адресовано судье Ливси. Это он нашел тело Патерсона, когда пришел к нему домой на следующий день.
– Но что было в письме? – допытывался Освин, наклонившись к Питту через стол. – Ливси должен был…
– Вот поэтому я и пришел к вам, сэр, – честно ответил инспектор, понимая, что Освин сразу же почувствовал бы фальшь. – Дело на Фэрриерс-лейн, вот о чем там было…
– Не знаю! Я тогда считал, что Годмен виновен. Я и сейчас так считаю. – На губе Освина выступил пот. – И ничего другого сказать не могу. Мне ничего не известно, и безответственно спекулировать на эту тему. – Голос у него стал выше, в нем зазвучало сильное беспокойство. – Человек, занимающий мое положение, не может высказывать всякие нелепые предположения относительно несоблюдения закона. У меня есть обязанности и, думаю, – он сделал глубокий вдох, – долг, чувство долга по отношению к закону, которому я служил и служу. Разумеется, если у вас есть доказательства, тогда дело другое… – Он пристально и тревожно, широко раскрыв глаза, посмотрел на Питта, требуя недвусмысленного ответа.