Невидимые руки
Шрифт:
Я поставил машину на противоположной стороне улицы. Свет был в кухне, в комнате темно. Я набрал ее номер и долго звонил. Трубку она не взяла. Мне показалось, что дома кто-то ходит, правда, в этом я не был уверен.
Перед подъездом стояла машина «скорой помощи» и несколько любопытных прохожих. Через некоторое время прошли два санитара в желтых плащах с носилками. Передний попытался ногой открыть заднюю дверь, но безуспешно. Один из зевак помог ему, открыл дверь и стал придерживать, пока санитар забирался в машину. Еще один
Зрители еще постояли некоторое время после отъезда «скорой помощи». Похоже, остальные слушали, а тот, что держал дверь, рассказывал, что произошло. Скорее всего, он успел увидеть больше других, и теперь ему было что рассказать.
Я позвонил еще раз. Снова одни долгие гудки.
Я представил себе Ингер, как она сидит на стуле рядом с телефоном. Она ждет, когда он перестанет звонить. О чем она думает? Вспоминает обо мне или она уже выбросила меня из своих мыслей? Все, что нас с ней связывало, теперь исчезло. Судьба Марии, недосказанность ее судьбы стерла все другие чувства, сделала невозможными иные привязанности. Я посмотрел вверх на ряды темных окон. Где она сейчас? Бродит из комнаты в комнату, ходит кругами или неподвижно сидит, точно парализованная? То, что мы не нашли девочку в тот день, стало для нее еще одной потерей. Она вновь пережила тот ужас, который испытала год тому назад, вернулась в состояние, в котором была раньше. В этом кошмаре человек не в состоянии думать ни о чем другом. Освободить ее могла только Мария, живая или мертвая, но мы не знали, жива она или мертва. Мы ничего о ней не знали.
Я потряс пустую пачку сигарет, которая лежала на приборной доске. Потом сунул руку под сиденье и пошарил там, но если полная пачка и могла вывалиться по недосмотру из блока, то в мастерской сигареты кто-то позаимствовал.
Постукивание дождя по крыше превратилось в неумолкающий шум, когда я открыл дверь. К счастью, до киоска было рукой подать, ливень не сумел вымочить насквозь навес над ним. На лице мужчины за прилавком, который, похоже, был не владельцем, как я раньше думал, а просто наемным работником, появилось изумление, когда я назвал марку сигарет. Кто-то проскользнул мимо меня, монеты, которые я только что получил, вывалились из руки, кто-то выругался и исчез, прежде чем я успел оглянуться. На асфальте были рассыпаны леденцы. Они складывались в прихотливый узор, похожий на платье Анны-Софии. Дождь хлестал так, что я с трудом нашел, где оставил машину.
Запах в кабине был такой, словно куривший дешевые сигареты, сильно потеющий мужчина жил в ней не одну неделю. Я открыл окно и закурил. Брызги стали попадать на лицо. Все в кабине, даже сиденье, на котором я сидел, грозило стать мокрым.
Я закрыл окно, включил зажигание и вентилятор. Теплый воздух пахнул горящей пластмассой. Потом я включил дворники и стал изучать людей, которые выходили из метро и разбегались под дождем в разные стороны. Почти все, оказавшись на улице, начинали бежать, как будто пытались спастись от ливня. Невозможно было представить, что кто-то из них влюблен. Лица у людей были
Когда я вернулся, Анна-София ходила взад-вперед по комнате. Она не ответила, когда я с ней поздоровался, даже не посмотрела в мою сторону. Она упорно вышагивала, будто во власти какой-то силы, которая заставляла ее повторять бесконечный круговой танец.
— Ты думаешь, я дура? — закричала она вдруг. — Думаешь, я не понимаю, что происходит? Думаешь, я ничего не знаю? Неужели ты считаешь меня такой идиоткой, которая ничего не поймет?
— Что ты не можешь понять? — спросил я.
Она остановилась на мгновение, безумным взором посмотрела на меня, потом по сторонам и зашагала опять.
— Ты не слышишь, что я говорю? Ты не слышишь, что я говорю?
И еще громче закричала:
— Ты не слышишь, что я говорю?
— Я слышу, что ты говоришь, — сказал я. — Но я не понимаю, о чем ты?
— О нет, понимаешь. Ты понимаешь, но не хочешь отвечать. Ты не хочешь отвечать, потому что прекрасно знаешь, о чем речь.
— Так о чем же речь? — спросил я.
Она продолжала ходить кругами по комнате.
— Ты не можешь ответить нормально? — кричала она. — Ты не можешь ответить нормально?
— Если ты знаешь, о чем речь, то объясни, пожалуйста, — сказал я. — Не понимаю, с чего ты завелась?
Она наконец остановилась.
— Я прочитала посланные тебе сообщения, — сказала она. — Я прочитала все, что она тебе написала.
Я хотел сказать что-то грубое, но мой гнев погас, не успев разгореться ярким пламенем.
Я подождал еще немного и сказал:
— Ну и что? А больше ты ничего узнать не хочешь?
— Так ты сознался?
— В чем?
— Что у тебя с ней связь, — сказала она неожиданно слабым голосом.
— С кем?
Выдержка может пересилить любую обиду. Казалось, мы можем продолжать этот разговор целую вечность, ни на шаг не продвинувшись вперед.
— Где вы встречаетесь? — спросила она.
Я повернулся и хотел уйти, но она схватила меня за руку.
— О чем вы говорите?
Я стоял совершенно спокойный и молчал.
— О чем вы говорите? — кричала она.
Потом ее голос стал тихим:
— Что ты ей говоришь? Что ты ей говоришь при встрече? Что ты ей говоришь, когда она открывает тебе дверь?
То одна, то другая мысль приходила ей в голову. Она не могла контролировать их поток. Я отчетливо это видел. Она не могла остановиться.
— Ты нашел ее дочь или уже перестал ее искать?
Я хотел уйти, но она крепко держала меня.
— Ты не хочешь ее искать, да? Ты только делаешь вид?
— Анна, — сказал я.
Выражение ее лица непрерывно менялось.
— Значит, пока вы вовсю трахаетесь, дочка вам не нужна? Так, что ли?
Я сделал резкое движение и вырвался от нее. Она зашаталась.
— Пока вы с мамочкой трахаетесь, — сказала она, — где-нибудь кто-нибудь трахает ее дочку?
Рот ее открылся в гримасе, словно на ее расплывшемся белом лице вдруг проступил звериный оскал.