Невидимый
Шрифт:
Мильде попытался мягко отвести ее руки от ушей.
— Я понимаю, вы просто шутите. Играете со мной в прятки. Делаете вид, будто не слушаете, а сами прекрасно все слышите… Так вдумайтесь же в то, что я вам говорю! Разумные люди не закрывают уши перед правдой! Особенно когда правда приятна…
— Нет у вас таких доводов, чтоб переубедить меня! Разве только заговорить сумеете, — усталым, несчастным тоном вымолвила наконец Соня. — Я помню такие подробности, что ошибки не может быть… Никого при этом не было, только он и я! Только он мог бы сказать, а он никогда не скажет…
— Да, — торжественно возразил
— Все равно я вас не слушаю, — внезапно, решительно и грубо перебила его Соня. — Да если б и хотела, не могла бы… Ужасно болит голова…
Теперь по тону доктора было заметно, что он оскорблен. Но он все же овладел собой и сумел сохранить бодрый, шутливый тон:
— Ну что ж, стало быть, пока ничего не поделаешь. Не слушаете — вам же хуже. К счастью, ваш муж и ваш отец запомнили то, что я сказал. Потом вы их спросите, и они повторят вам…
— Не буду я спрашивать! Не хочу ничего слышать об этом! — сердито огрызнулась Соня.
— Вот и отлично, — саркастическим тоном отозвался врач, — спрашивать не будете, думать не будете, не будете терзать себя. Уже кое-что! Только я вам не верю. Одни лишь темные люди продолжают цепляться за свои заблуждения вопреки всем доводам разума. Знаю, сейчас у вас болит голова, — продолжал он, заметив жест бессилия и умоляющий взгляд Сони, — вы не в том состоянии, чтоб выслушивать ученые лекции. Мы вам уже и за то благодарны, что вы хоть немножко-то разговорились. Открыли нам причину вашего горя — так что теперь мы можем ее опровергнуть. Худшее позади. Завтра — да не завтра, а через час-другой, вам станет лучше. Не согласитесь ли вы — просто для контроля — ответить мне на один скромный вопрос? Скажите — вы начинаете верить мне? Есть у вас добрая воля искоренить в себе это нелепое подозрение?
— А мне уже все равно, — ответила Соня. — Не знаю я, чему верю и что будет потом… У меня голова раскалывается! Хоть бы уж раскололась наконец, чтоб мне навсегда успокоиться!
— Господа! — после некоторой паузы, убедившись, что сегодня от Сони уже ничего не добьешься, заговорил Мильде. — Одно я вам сейчас посоветую: уйдите. Я тоже не останусь, мне здесь пока нечего делать. Надо дать ей отдохнуть. Пошлите к ней ту девушку, которую она так любит.
Хайн крикнул в дверь, и Кати мышкой проскользнула в комнату. Оба господина не удостоили ее даже взглядом… Только доктор перестал говорить о беременности. Это было уже нашим внутренним делом — сообщать или не сообщать слугам
Доктор с Хайном нерешительно двинулись к двери. Я полагал, что не могу уйти, не сказав или не сделав хоть что-то. Деревянной походкой приблизился я к больной (Кати с удивлением смотрела на мое серьезное и торжественное лицо) и самым трогательным тоном сказал Соне, как счастлив я был узнать такую новость, радость ошеломила меня, я с надеждой смотрю в будущее и благодарю ее. Тут я наклонился поцеловать Соню, но она в ужасе дернулась и отвернулась к стене. Я понял — она не хочет, чтоб я к ней прикасался. Вид у меня при этом был, наверное, невероятно глупый. Я погладил ее по головке и вышел.
В коридоре Хайн так и набросился на Мильде с расспросами. Видно, хотел хоть чем-то вознаградить его за упорство Сони. Он взахлеб восхищался профессиональной мудростью врача, его красноречием. А Мильде желал теперь только одного — поскорее выбраться из этого дома. Он слушал Хайна нетерпеливо, с досадливой покорностью, фамильярно придерживая меня за плечо. Я понял — он хочет еще что-то сказать мне одному.
Спускаясь по лестнице, он замедлил шаг и дал Хайну опередить нас. И сказал мне, что Соню теперь надо считать не больной, а беременной женщиной. Просил меня употребить все мое влияние на нее к тому, чтоб заставить ее выбросить из головы нелепый домысел, чтоб она снова обрела уверенность в себе и вернулась к естественному веселому расположению духа. Еще день-два пусть остается в своей комнате, но затем следует возобновить совместную семейную жизнь.
— Понимаете, ничто не подействует на нее благотворнее, чем возвращение в прежнюю колею. Человек становится бодрее, когда он чем-то занят. Мой совет — не позволяйте ей бездельничать. Праздность — отличная почва для развития опасных фантазий.
Я слушал внимательно, охотно соглашаясь с ним. Мне казалось невредным привлечь врача на свою сторону, обрести в нем до некоторой степени друга.
— Обращайтесь с женой бережно и очень снисходительно. И еще советую: хоть вы и будете снова жить вместе, пока еще воздерживайтесь от физического сближения. Надеюсь, я могу на вас положиться?
— О, конечно! — заверил я. — Само собой разумеется!
Едва доктор укатил, ко мне бросился Хайн, обрушив на меня кучу накопившихся упреков. Как мог я столь безучастно вести себя при Соне? Он просто не в силах понять этого. Такая незаинтересованность! Можно подумать, я только наблюдал, словно все это меня не касается! Прямо как посторонний человек! Он не приметил, чтоб я старался успокоить Соню. И даже сейчас — ну, кто по моему лицу догадается, что я стал отцом? Ох, он, Хайн, совершенно уверен, счастливые отцы ведут себя совершенно иначе! Да еще после таких волнующих, душу надрывающих сцен!
— Знаете, — растерянно заключил он свою тираду, — мне показалось даже, что вы язвительно усмехаетесь!
— В такие минуты лучше всего предоставить дело врачу, — рассудительно сказал я в свою защиту. — Вам бы уже следовало немного знать меня. Я не из тех, кто много кричит. Мне ближе трезвость, сдержанность, чем слезы счастья, целование пола и прочие безумства.
— Кто говорит, что надо целовать пол! — обиделся Хайн. — И слез счастья никто от вас не требовал. Вижу, вы просто не желаете меня понять!