Невинное развлечение

Куин Джулия

Оливия даже подумать не могла, что возьмет и расскажет Мэри Кадоган о своем разговоре с сэром Гарри. Вспоминать о нем — и то было неприятно, а она, похоже, только этим и занималась. А уж рассказывать кому-то…

Этого почти достаточно, чтобы простуда переросла в чуму.

Что я ненавижу в сэре Гарри Валентайне

Автор: обычно благожелательная

Леди Оливия Бевелсток

Я

думаю, он считает меня неумной.

Я знаю, он считает меня недоброй.

Он заставил меня танцевать с собой.

Он танцует лучше меня.

Однако, после трех дней добровольного заточения Оливия умирала от желания вырваться за стены дома и сада. Решив, что раннее утро — лучшее время, чтобы избежать людей, она завязала капор, застегнула перчатки и направилась к своей любимой скамейке в Гайд-парке. Ее горничная (в отличие от Оливии обожавшая вышивание) шла следом, сжимая свое рукоделие и жалуясь на ранний час.

Стояло чудесное утро — голубое небо, пухлые облачка, легкий ветерок. Идеальная погода, ведь правда? И никого вокруг.

— Иди сюда, Салли, — позвала Оливия горничную, тащившуюся в дюжине шагов позади.

— Еще очень рано, — стонала Салли.

— Уже половина седьмого, — заявила Оливия и несколько секунд стояла, подождая горничную.

— Это и есть рано.

— В обычное время я бы с тобой согласилась, но так уж вышло, что я, похоже, перевернула в своей жизни новую страницу. Ты только посмотри, как кругом хорошо. Солнышко светит, в воздухе звучит музыка…

— Я не слышу никакой музыки, — проворчала Салли.

— Птички, Салли. Птицы поют.

Салли это не убедило.

— Эта ваша новая страница — может, вам перевернуть ее обратно?

Оливия подмигнула.

— Все будет не так уж плохо. Мы придем в парк, сядем, насладимся солнышком. Ты займешься вышиванием, я — газетой, и никто не будет нас отвлекать.

Увы, через какие-то жалкие пятнадцать минут к ним буквально подбежала Мэри Кадоган.

— Твоя мама сообщила мне, что ты здесь, — сказала она, задыхаясь. — Значит, ты поправилась?

— Ты говорила с моей матерью? — спросила Оливия, отказываясь верить своему невезению.

— Она еще в субботу пообещала послать мне записку, как только тебе станет лучше.

— Моя мать, — пробормотала Оливия, — исключительно обязательная женщина.

— И не говори!

Салли подвинулась, едва оторвав взгляд от своего вышивания. Мэри устроилась между ними и ерзала туда-сюда до тех пор, пока ее розовую юбку и зеленую юбку Оливии не разделил дюйм скамейки.

— Я хочу знать все, — сказала Мэри низким, дрожащим от возбуждения голосом.

Пару секунд Оливия подумывала, не разыграть ли непонимание, но какой смысл? Они обе прекрасно знали, о чем говорит Мэри.

— Рассказывать особенно нечего, — ответила она, хрустнув газетой

в попытке напомнить Мэри, что она пришла в парк почитать. — Он узнал во мне свою соседку и пригласил на танец. Все было очень цивилизованно.

— Он что-нибудь говорил о своей fiancйe?

— Конечно, нет.

— А о Джулиане Прентисе?

Оливия закатила глаза.

— Ты и, правда, думаешь, что он стал бы рассказывать совершенно чужому человеку, да еще и женщине, как поставил кому-то синяк под глазом?

— Нет, — мрачно согласилась Мэри. — Это было бы слишком прекрасно. Клянусь тебе, я ни от кого не могу узнать деталей.

Оливия изо всех сил изображала, что разговор навевает на нее скуку.

— Ладно, — продолжила Мэри, ничуть не смущенная недостатком реакции со стороны собеседницы. — Расскажи мне о танце.

— Мэри. — Это был полустон-полурык. Грубо, конечно, но Оливии абсолютно не хотелось ничего рассказывать.

— Ты просто обязана, — настаивала Мэри.

— В Лондоне, без сомнения, произошло еще что-нибудь интересное, кроме моего короткого скучного танца с сэром Гарри Валентайном.

— Не то, чтобы, — ответила Мэри. Потом пожала плечами и, зевая, перечислила: — Мать Филомены утащила ее в Брайтон, Энн заболела. Наверное, та же простуда, что у тебя.

Вряд ли, подумала Оливия.

— Никто не видел сэра Гарри с того самого вечера, — добавила Мери. — Он никуда не ездил.

Оливия ничуть не удивилась. Скорее всего, он сидел за столом и что-нибудь строчил. И, возможно, на нем была странная шляпа.

Точно она не знала. Она целыми днями не выглядывала в окно. И даже не смотрела на окно. Во всяком случае, не больше шести-восьми раз.

Ежедневно.

— О чем же вы тогда говорили? — спросила Мэри. — Я знаю, ты с ним говорила, я видела, у тебя двигались губы.

Пылая негодованием, Оливия развернулась к подруге.

— Ты следила за моими губами?!

— Да, ладно тебе. Как будто ты никогда этого не делала.

Замечание было не просто правдивым, а неопровержимым, поскольку Оливия проделывала это с Мэри. Но ответ — нет, возражение — было вполне уместно, поэтому Оливия коротко фыркнула и ответила:

— Я никогда не следила за тобой.

— Но могла бы, — уверенно ответила Мэри.

Тоже правда, но Оливия не собиралась ее признавать.

— Так о чем вы говорили? — снова спросила Мэри.

— Ни о чем особенном, — солгала Оливия и снова, на сей раз уже громче, зашуршала газетой. Она уже просмотрела светскую колонку — она обычно начинала читать газету с конца — но хотела еще прочесть парламентский отчет. Она делала это всегда. Каждый день. Даже ее отец не читал парламентских отчетов ежедневно, а ведь он являлся членом палаты Лордов.