Невинность и порок
Шрифт:
— Тебе не следует за меня тревожиться, — успокаивающе сказал Квентин Тивертон.
Он ласково погладил ручку Селины. Девушка вздрогнула, и он ощутил это.
Он заглянул ей в лицо. Она смотрела молча ему в глаза, и оба они вдруг почувствовали, что ни в силах даже пошевелиться.
Наверное, они просидели бы в неподвижности очень долго, им было так хорошо вдвоем, но шум подъехавшего экипажа заставил Селину вскочить.
— Может быть, это барон! — прошептала она в страхе.
Квентин
Дверной звонок настойчиво задребезжал, послышались шаги сонного Джима по мраморному полу прихожей.
Когда последняя монета нашла свое место в ящике секретера, Квентин Тивертон задвинул его и повернул ключ в замке.
Мужской голос у парадного входа прозвучал весьма решительно. Джим что-то невнятно ответил, затем проследовал к двери в салон, приоткрыл ее и объявил:
— Лорд Хоудридж!
Он почти тотчас появился на пороге, на удивление изящный и торжественный в элегантном вечернем костюме.
— Извините меня за визит в столь поздний час, — сказал он, — но, проезжая мимо, я увидел в окнах свет и понял, что вы еще бодрствуете.
— Мы только что вернулись, — сказал Тивертон. — Входи и присаживайся, Хоудридж. Могу я предложить тебе глоток вина?
— Благодарю, но вынужден отказаться. Я весь вечер наслаждался отменной едой и экзотическими напитками у Великого князя. Я ожидал встретить вас там обоих…
Селина пришла на помощь Тивертону, объяснив:
— Во время прогулки с его светлостью я предполагала, что мы будем там ужинать.
— Да-да, конечно, — быстро сказал Тивертон. — Но потом нам пришлось изменить планы… Но я уверен, что там было достаточно интересной публики, чтобы ты не чувствовал себя без нас одиноким.
— Мне очень не хватало общества твоей сестры, Квентин, — признался Хоудридж.
Он опустился на софу, обитую голубой парчой, и погрузился в размышления.
— Ты абсолютно уверен, что ничего не хочешь? — осведомился Тивертон.
— Ничего, — твердо заявил лорд Хоудридж. — Ничего, кроме беседы с тобой наедине, если это возможно.
— Тогда я оставляю вас, — сказала Селина. — Еще раз выражаю вам искреннюю благодарность, милорд, за приятную прогулку.
Она сделала реверанс, а лорд Хоудридж тут же вскочил:
— Сегодня я намеревался прокатить вас вокруг замка Маркгрейв. Там превосходные виды.
— Мы еще успеем там побывать.
Она надеялась, что раз Тивертону нет необходимости вновь садиться за карты, то он может провести время с ней.
— За завтраком мы решим, что нам делать, — заявил Квентин, как бы прочитав ее мысли. — Выспись хорошенько,
Она знала, за что он ее благодарит, и ответила ему улыбкой, нежной и полной обожания. Впрочем, эту улыбку оценил только Тивертон, лорд Хоудридж был занят тем, что спешил галантно распахнуть перед девушкой дверь, за что также был вознагражден милой улыбкой.
Как обидно, думала Селина, что лорд Хоудридж объявился именно в тот миг, когда они с Квентином переживали самый чудесный момент в жизни.
Впрочем, вполне возможно, что это касалось только Селины, а Тивертон не испытывал подобного чувства. Ведь она была влюблена в него, а он… О том, что он думает, что творится в его душе, она ничего не знала и знать не могла.
Теперь ей уже казалось, что она влюбилась в Тивертона с первой их встречи, с того момента, как он появился в ее мансарде, где она рыдала в отчаянии. Он походил на прекрасного, доброго волшебника, посланца какого-то иного мира, и пришел к ней специально, чтобы спасти ее и свершить чудо.
Но этот чудотворец был еще и мужчиной, а Селина, хоть и юной и неискушенной, но все-таки женщиной, и она неминуемо должна была в него влюбиться.
— Я люблю его! — произнесла она вслух, войдя в свою спальню, и увидела свое отражение в зеркале в дальнем конце комнаты. Девушка остановилась перед зеркалом. В голубом своем наряде при газовом освещении, заставляющем сверкать ее белокурые волосы, она выглядела очень привлекательной.
— Я люблю его! — повторила она. — Ах, если бы он полюбил меня…
Селина не строила иллюзий на свой счет. Она не очень умна, не остра на язык, не обладает особыми талантами. Она не умеет флиртовать, бросать на мужчин зазывные взгляды, как другие женщины, которыми он восхищается. А самое плохое то, что у нее нет ни гроша!
Болезненно уколола ее мысль, что она и так обошлась Тивертону слишком дорого.
— Я не что иное, как никчемная обуза, за которую еще надо платить!
Впервые в жизни ей захотелось быть богатой, обладать знатным титулом, может быть, иметь красивый дом и поместье, чтобы все это отдать любимому человеку.
— Квентин достоин занять самое высокое положение! — говорила она самой себе. — Если у него будет свой дворец и конюшня с хорошими лошадьми, он перестанет увлекаться азартными играми и такими женщинами, как Каролина Летесснер.
Воспоминания о Каролине будто кинжалом пронзили ее сердце. Ей даже расхотелось смотреть на себя в зеркало, ибо отражение в нем настолько не походило на роскошную актрису-куртизанку, что всякая надежда завоевать любовь Тивертона у Селины угасла.