Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)
Шрифт:
Но на этот раз Джон не просто молчал — он молчал угрюмо. Давно прошло то время, когда приход Тома радовал Джона. Он был рад возвращению Тома после войны, он принял его, как младшего брата, он хотел возобновить прерванную самим Томом опеку, он снова помог ему устроиться на заводе и помог бы выйти в люди… Со временем Том тоже имел бы дом, имел бы то же довольство… Но, вместо благодарности, он встретил со стороны Тома глухой отпор, даже насмешку. Сначала он считал это завистью — и это, конечно, было глупо и несправедливо со стороны Тома: кто же гнал его за океан? За эти два года он мог бы здесь много сделать, а ошибся — пеняй на себя, не
Не только влюбленные и друзья тоскуют в разлуке — иногда и врагам не обойтись друг без друга. Бывало, Джон кричал Доре: «На порог не пущу твоего паршивого кузена!», а потом сам же чувствовал непреодолимую потребность вступить в словесную схватку с коммунистом. На путь истины коммуниста, конечно, не наставишь, но хоть пристыдить его! Томом владели другие чувства: ведь Джон — все-таки рабочий, есть же в нем, за что можно уцепиться, не окончательно же он забаррикадировался в своем доме! Джон обычно раздражался и кричал, Том говорил спокойно и тем больше раздражал Джона. Дора металась между обоими, стараясь примирить непримиримое.
Но в воскресенье Джон не был расположен к схватке — вот почему приход Тома его расстроил. По воскресеньям он уже с утра предчувствовал удовольствие, с каким целый день будет возиться в своем любимом садике. Кроме того, по воскресеньям после завтрака Дора с Майком отправлялась в церковь, и это тоже настраивало Джона на торжественный лад. Сам он не так-то часто бывал в церкви — не мужское это дело! — но следил за тем, чтобы жена и сын не пропускали ни одной воскресной службы: Дора как бы представительствовала перед самим господом богом от всей семьи Джерардов. Так было надежно и прилично.
Том, понимая настроение хозяев, вел себя миролюбиво: за столом не было произнесено ни одного слова, из-за которого мог бы вспыхнуть спор. Но когда завтрак кончился и Джон, сложив салфетку правильным треугольником, положил ее около своего прибора, готовясь встать, Том сказал:
— А я к вам по делу.
— В воскресенье дело? — насторожился Джон.
— Вот именно: в воскресенье… Когда можно всех застать. Прочитайте! И, если согласны, подпишите…
Том вынул из кармана вдвое сложенный лист и протянул его Джону. Тот развернул его. Под текстом, отпечатанном на машинке, чернели две колонки подписей.
Джон читал, лицо его медленно наливалось кровью.
— Ты что это? — воскликнул наконец он, в негодовании уставившись на Тома.
— Коммунистическое воззвание притащил?
— Почему же оно коммунистическое? — спокойно возразил Том.
— Брось дурачка валять! Не прикидывайся.
— Да что там такое? — Дора встала из-за стола и подошла к Джону. Но тот отстранил ее и, сложив лист, перебросил его через стол Тому.
— Поищи дураков в другом месте! — крикнул он зло. — А меня ты, кажется, знаешь…
— Думал, что знаю. А вот по-настоящему увидел только сейчас.
— Ну и смотри хорошенько!
— Ты выдумал, что коммунисты против такой частной собственности, как твоя, а выходит, они тебе не нравятся потому, что они против атомной бомбы.
— Не пугай словами! — Джон стоял
— Обязательно сунут, — усмехнулся Том. — Придут за твоим домом, холодильником и пылесосом. Они только и мечтают захватить твою собственность. Брось! У них горят глаза на вещи поценнее. И за Докпуллера не бойся! Не тронут его, нам оставят, может, вот Майк со своими товарищами умней нас с тобой будут, с ними рассчитаются…
— Том, не развращай мальчишку! Иди отсюда, Майк, чего уставился? Марш в сад!
Мальчик, все еще неподвижно сидевший за столом и прислушивавшийся к разговору, неохотно вышел.
— Ну и несчастный же ты человек, Джон, как погляжу я на тебя, — с искренним сожалением сказал Том. — Дальше своего забора не видишь. А посмотришь через забор, — все тебе мерещится, что собираются к тебе залезть, холодильник уворовать.
— Дался тебе холодильник! — с досадой сказал Джон. — Завидно, что своего нет?
— Нет, Джон, младше я тебя, да по свету поскитался, людей повидал, — не завидую я, а жалко мне тебя. Был бы ты в их стране, повидал бы их дела, понял бы: не то что твой дом, им и богатства Докпуллера не нужны, они размахнулись на дела покрупнее. Они из своей страны такое сделают, что Докпуллер со своими богатствами — просто дрянь — тьфу! — внимания не стоит.
— Коммунистическая пропаганда! — угрюмо сказал Джон.
— Эх ты! Наслушался профсоюзных бонз да начитался «Медианского курьера» и без всякого смысла твердишь одно: «Коммунистическая пропаганда! Коммунистическое воззвание!» Ну, а в «Курьере» чья пропаганда? Господина Прукстера. Она тебе больше нравится? А ты не слушай ничьей пропаганды, сам смекай: ведь никому эта проклятая бомба так не страшна, как тебе, Доре и Майку.
— Это почему?
— А очень просто. Вот тебе почти сорок, а видал ли ты войну? Ведь когда за океаном бомбами и снарядами разрушали дома, убивали людей, ты преспокойно работал и копил денежки на свой дом. А там каждое поколение успевает две-три войны на своей спине попробовать. И ты думаешь, так будет продолжаться вечно? Шалишь, брат! Проголосовал ты за бомбу, значит, ее и получишь…
— Замолчи, Том! — в ужасе закричала Дора.
— Нет, не замолчу! — крикнул Том. — Не замолчу! Он только это и понимает. Он воображает, что будет по-прежнему мирно копаться в своем садике, пока наши бомбардировщики будут уничтожать города Коммунистической державы. Так она и позволит! Страна, расколотившая огромную армию нацистов, позволит нам безнаказанно убивать ее женщин и детей? Ну нет, это ты, Джон, дурачком не прикидывайся! Первой она на нас бомбу не пустит, но уж если мы посмеем, то тут держись…
— Не запугивай! Так мы их и пустим… — упрямо сказал Джон.
— Да разве тебя испугаешь! Конечно, ты не пустишь. Закроешь двери, окна, форточки, в саду дощечку выставишь: «Частное владение Джона Джерарда. Бомбы бросать строго запрещается».
— Не фиглярничай!
— Нет, это ты фиглярничаешь. Мир готов обрушиться, а он свое: «Плевать мне на мир, мой дом — моя крепость!»
— Послушай, Джон, — внезапно сказала Дора, — ведь Том правду говорит.
Джон, которого слова Тома застигли врасплох и потому заставили было призадуматься, услышав Дору, моментально рассвирепел. Ох уж эти женщины, всюду нос суют!