Невиновных нет
Шрифт:
Утром, как и уговорился, Зуйков был на даче у Фиты. Жена Фиты отнеслась к этому визиту, как к неизбежности, не выказав ни радости, ни раздражения. И все же Зуйков сказал извинительно:
– Я ненадолго.
Она молча кивнула.
– Среди ваших близких знакомых нет ли людей по фамилии Якимов и Жигалов?
– спросил Зуйков.
Она наморщила лоб, вспоминая, и Зуйков понял: коль вспоминает, значит это не близкие люди. Наконец сказала:
– Нет, не слышала таких.
– А кто это Евсей Николаевич, подаривший Анатолию Ивановичу часы к 50-летию?
– Не знаю.
– Евдокия Федосьевна, в этом списке номера телефонов, посмотрите, пожалуйста, нет ли здесь знакомых вам, и кому они принадлежат, - он протянул ей листок, на который выписал телефоны из морфлотовского блокнота Фиты.
Листок она изучала долго, наконец указала номер в Екатеринбурге, пояснив, что это телефон племянника Фиты; затем опознала телефон в Петербурге, сказала:
– Это одноклассник мужа, полковник милиции. Остальные мне не знакомы...
Больше здесь делать было нечего. Поблагодарив и извинившись, Зуйков уехал в прокуратуру. Следователем, который вел дело, оказалась женщина. Зуйков назвался.
– Прокурор меня предупредил, что вы приедете, - она достала из сейфа папку.
– Садитесь, тот стол свободен, коллега в командировке.
Зуйков стал читать странички дела. Ничего нового он не нашел, те же экспертизы, одна из них подтверждала наличие ожога кожи у виска, другая восковая - следы пороховых газов между большим и указательным пальцами правой руки. Почти в самом конце был подшит лист бумаги, на котором он увидел некий рисунок: в центре круг, от него вверх, вниз, в стороны шли линии, заканчивались они квадратами, в каждый вписаны слова: "Жигалов. Здесь", "Екатеринбург. Федор", "С.-Питер. Иван", "Владивосток, Сергей". Скрепленный с этим был и второй лист, на нем такой же чертеж, только в квадраты вписаны другие крупные города России и другие имена или фамилии. Но эти квадраты были накрест перечеркнуты красным фломастером, им же подведена черта, под которой рукой Фиты написано: "За все - 50 тыс".
– Вас можно на минуточку, - позвал Зуйков следователя.
Она встала, подошла.
– Где вы нашли эти странички?
– спросил он.
– Во время обыска. Они лежали в странном месте - между страниц однотомника Гете.
– Почему вы это посчитали странным?
– спросил Зуйков, зная, что ее и его мысли совпадут.
– Я не думаю, что Фита был большой любитель или знаток немецкой поэзии, и что он часто обращался к Гете, используя в виде закладки эти две странички.
– А вам не кажется, что именно потому, что Гете берут в руки не все и не каждый день, однотомник служил неким тайничком?
– спросил Зуйков, проверяя свое предположение.
– Я думала об этом. Но расшифровать нарисованные ребусы не смогла. А вам что-нибудь приходит в голову?
– Пока нет, - слукавил Зуйков, ибо то, что знал он и чего не знала она расшевелили в нем некое подозрение...
Поблагодарив, извинившись, Зуйков ушел.
Под вечер того же дня он позвонил на городскую квартиру, где жил с семьей сын Фиты.
– Слушаю, Фита, - отозвался четкий мужской голос.
– Здравствуйте, Михаил Анатольевич.
– Здравия желаю. Мама говорила о вас. Чем обязан?
– Хотел бы повидаться с вами.
– Сегодня я буду все время дома. Можете приехать...
Четырехкомнатная квартира была из тех, что называют "барская", "престижная", "элитная". Обставлена импортной мебелью, ковров не было, полы укрыты по всему периметру ворсистым покрытием. На удобных стойках аппаратура, все - "Панасоник": видеомагнитофон, телевизор, музыкальный центр, радиотелефон. Все это Зуйков отметил быстрым взглядом, когда вошли в самую большую комнату.
– Садитесь, товарищ полковник, - предложил Фита-младший. Он был высок, ладен, с хорошей офицерской выправкой, одет по-домашнему - джинсы и голубая футболка.
– Что вы думаете обо всем?
– спросил, когда Зуйков сел в кресло.
– Да вот думаем, что же подтолкнуло вашего отца совершить такое.
– Вы полагаете это он сам?
– В прокуратуре убеждены. Материалы следствия позволяют говорить так, - уклончиво сказал Зуйков.
– А вы что думаете?
– Если держаться официальной версии, не могу понять, почему отец это сделал. Вроде все у него было хорошо. В последнюю поездку во Францию я провожал его в Шереметьево. Он был весело-возбужден, сказал: "Если командировка будет удачной - с меня подарок".
– Ну и как? Привез?
– Да, этот музыкальный центр.
– Вы не помните, когда это было?
Сын Фиты назвал месяц и число.
– Почему вы запомнили число?
– В тот день я спешил, должен был работать переводчиком с американской военной делегацией, боялся опоздать, не ждал, пока отец пройдет формальности, уехал раньше.
– Он один улетал?
– Один.
– Михаил Анатольевич, я покажу бумажку с номерами телефонов, посмотрите внимательно, нет ли там знакомых вам номеров.
– Есть, - сказал Фита-младший, изучив цифры. Вот это - Екатеринбург, мой двоюродный брат Федька, командир автобата. Владивостокский номер - это телефон папиного близкого друга, Сергея Андреевича Лучко, когда-то был начальником краевого ОБХСС, сейчас, кажется перешел в угрозыск. Остальные мне не знакомы.
– Вы с отцом были в доверительных отношениях?
– Пожалуй.
– Как он оценивал криминализацию общества?
– Говорил, что со временем вся эта пена схлынет, еще пошутил: "А для тех, кто очень высовывается, найдется шумовка".
– Что он имел в виду?
– Да так, шутка.
– Ну, да Бог с ним, - Зуйков поднялся.
– Извините, отнял у вас время... Да, вот еще что: отец не жаловался, что ему кто-нибудь угрожал, шантажировал? От матери вашей он мог скрывать, чтоб не нервничала.
– Нет, никогда. Врагов он вроде не имел.
– Ну и ладно, - Зуйков направился в коридор...
– Не замерз?
– спросил он шофера.
– Нет. Куда едем?
– В управление... Впрочем, вези домой. Устал.
– Там, - высокий блондин, на лице которого сейчас в лунном свете Брустин разглядел шрам через обе губы, повел рукой в сторону кустов. Надо копать.