Невольная связь
Шрифт:
Не так он хотел провести этот день. И не на эти темы говорить. Но...
– Пойдем! – сухо обронил он и, выпустив Сабину, принялся складывать ее вещи.
Собрал все и понес к машине. Сабина шла следом. Он знал. Чувствовал. А внутри все кипело, горело, рвалось.
В полной тишине они сели в тачку. Глеб даже не пытался говорить. Знал, если откроет рот, начнет орать. Наверное, потому и молчал. Но внутри... внутри было...
Хреново было внутри. От правдивых слов Сабины. От того, как все это выглядит для нее. С ее точки зрения.
***
–
Одно дело – знать, и совсем другое – увидеть собственную могилу.
У меня не было слов. И я не понимала, что вообще можно здесь сказать. Уместны ли вообще слова в этом месте скорби и вечной памяти?
Надгробный камень был огромным. Мое фото, качественное и красивое, но до чертиков жуткое. Особенно страшило то, что кого-то все же похоронили там... вместо меня... Боже мой!
И слова под датами... Любимая, родная...
Чьи они? Кто просил их высечь на плите? Отец? Маловероятно. Наверняка, у него не осталось ни копейки, чтобы заказать настолько огромный памятник. В полный рост. И камень, судя по всему, был дорогим и редким. Хотя, я не очень хорошо разбиралась в этой области.
– Мы женаты, потому что я очень сильно боюсь потерять тебя. Я даже не могу подобрать нужных слов. Я просто боюсь, что ты исчезнешь. Что проснусь, а тебя нет рядом. Что голос твой не услышу. Я каждый день приходил сюда. Сначала жестко бухал. Иногда вырубался прямо здесь, вот на этой самой лавке. Потом перестал бухать. Но легче не стало. Винил себя, Ярослава, всех винил. Не помогло. Ты можешь мне не верить. Но я просто не смогу тебя отпустить, – голос Глеба был пустым и безжизненным. Хотелось залепить уши ладонями. Хотелось не слышать эти нотки безысходности в родном и красивом голосе. Хотелось увидеть улыбку на губах Глеба, а не прямую линию поджатых губ. – Опять это чертово «я», да? Вот такой я, Сабина. Придурок, говнюк и эгоистичный ублюдок. Но ты не вещь для меня, не экспонат, не собственность. Ты моя любимая ведьма. Моя жена.
Я не могла и слова вымолвить. Просто смотрела на Глеба. На его хмурый, точно высеченный из камня профиль. А сам мужчина не сводил взгляда с моего портрета.
Кому он все это говорил? Мне? Моему отражению? Той девушке, что смотрела на Глеба? Той, которая жила в его голове?
– Буду ждать в машине, – так же спокойно поставил Глеб точку в своем монологе и отвернулся.
– Хорошо, – выдохнула я, а ноги будто вросли в землю.
Я смотрела Глебу вслед. Прежде он казался мне высокомерным, черствым, заносчивым. А сейчас? Какой ты сейчас, Глеб Алексеевич?
Поникшие плечи, сутулая спина. Казалось, что гордый и невероятно сильный мужчина прогнулся под тяжким грузом. Как такое вообще возможно?
Вспомнилась наша встреча в саду Архиповых. То, как жадно и неистово Глеб целовал меня. Как держал в своих руках, не позволяя отстраниться даже на миллиметр. Тогда его ярость и безумие пугали меня. Сейчас – мне было невыносимо больно. За него. За то, через что он прошел. Я даже не подозревала, что Глеб Широков способен на подобные эмоции...
И всего на миг я представила себя на месте Глеба. Смогла ли я за пару
На ватных, трясущихся ногах я еле добралась до машины. Села в салон. Глеб смотрел прямо перед собой.
– Поедем домой, Глеб. Если хочешь, я приготовлю обед, – произнесла я первое, что пришло в голову, а потом закрыв лицо руками, судорожно выдохнула. – Господи! Ты мне вот это вот все рассказал, а я тебе про стряпню! Я идиотка.
Я почувствовала, как тяжелая и теплая ладонь легла на мой затылок. А свободной рукой Глеб отвел мои пальцы в сторону от лица.
И в самые губы прошептал:
– Если бы ты знала, как сильно я этого хочу! Я же сто лет нормально не ел.
Я первой потянулась к его губам. Это ведь совсем нестрашно, целовать собственного мужа.
***
До особняка мы ехали в полной тишине. Я все еще обдумывала слова Глеба и ситуацию в целом. О чем думал Глеб – я не знала. Но в нем угадывались отголоски того напряжения, что искрилось совсем недавно. Однако глубокие складки меж бровями разгладилась. Это радовало.
Зато начала нервничать я. В голову полезли глупые мысли. И с каждым новым преодоленным километром я все больше сомневалась в том, как вести себя.
Выходит, мы с Глебом женаты. Значит, в доме Широкова я больше не гостья и не пленница. И Глеб дал это четко понять.
Нет, глупые все же мысли. Я самая настоящая дурочка.
Глеб остановил машину перед крыльцом. Не стал заезжать в гараж.
Нас уже встречала охрана. Кто-то из телохранителей придержал для меня дверь. А спустя минуту рядом оказался Глеб.
– Можешь считать меня старомодным, – усмехнулся Широков и вдруг подхватил меня на руки.
Ступени вверх по лестнице мы преодолевали вместе. Я поспешно обняла мужчину за шею, чтобы не упасть. Хотя, Глеб держал меня настолько крепко и уверено, что о падении и речи не шло.
Дверь открылась, и Глеб внес меня в дом, перешагнув порог.
– Уверена, что хочешь готовить? Я меня есть другое предложение, – соблазнительный тон и вспыхнувший расплавленный желанием взгляд заставили меня смутиться.
– Глеб... Алексеевич!
Я не сразу поняла, что происходит, и почему взгляд Глеба из ласкающего и многообещающего превратился в колючий и полный ненависти.
Повернув голову, я увидела незнакомку в темно-красном костюме. Юбка ниже колен, короткий пиджачок, который не скрывал пышных форм груди и подчеркивал тонкую талию.
И ярко-алая помада на губах женщины.
– Кто впустил?! – рявкнул Глеб так, что я вздрогнула и попыталась опустить ноги на пол, однако муж продолжал держать меня.
– Глеб, нам нужно поговорить. Это важно! – продолжила говорить незнакомка, глядя на Широкова так словно... словно...
Не нужно быть гением. Я все прекрасно поняла. Это была любовница Глеба Широкова. Именно ее помада была на рубашке Глеба. Дважды.
Вторая попытка слезть с рук Глеба увенчалась успехом. Я поправила одежду, отвернулась от Широкова и пошла через весь холл. Но не на второй этаж, в хозяйскую спальню, куда еще минуту назад нес меня Глеб. А на кухню. Там, где мне полагается быть.