Невольница любви
Шрифт:
— Я принес вам хорошие вести, — заговорил дей. — Я счастливейший из смертных, потому что решил взять себе жену. Сегодня же попрошу главного имама совершить свадебный обряд еще до заката. — Он взял Индию за руку и вывел ее вперед. — Вот та, кто подарила мне величайшую радость в жизни.
И тут, к удивлению Азуры, Индия встала на колени перед деем, поцеловала подол расшитой драгоценностями абы и распростерлась у его ног. В зале раздались приветственные крики. Кейнан-реис поднял девушку и, властно обхватив за плечи, усадил на маленький, обитый атласом табурет. Баба Гассан
— Так-так, — тихо заметила Серай, философски пожав плечами. — Никогда не предполагала, что сопротивление — самый верный путь к сердцу повелителя.
— Не отчаивайтесь, — прошептала Найла. — За первой женой всегда следует вторая. И нам еще может повезти, когда повелитель устанет от ехидства англичанки.
— Представление, которое она сейчас закатила, совсем не отдает ни злобой, ни ехидством, — возразила неглупая от природы Семара. — Она умна. Куда умнее, чем я считала, подлая стерва!
— Кто знает, а вдруг она и есть самая подходящая жена для повелителя, — вставила кроткая Мирма, и Лиа согласно кивнула. — Мы совсем ее не знаем. Теперь, когда она будет жить с нами в гареме, мы можем стать друзьями. В конце концов, она первая жена, а первая жена — всегда главная.
— Не всегда, — прошипела Семара.
Азура, не вмешиваясь в разговор, молча слушала. Скоро они узнают, что у Индии будут свои покои, и, разумеется, пламя зависти разгорится с новой силой. Конечно, самая наглая смутьянка — Семара; придется также присматривать за Найлой и Серай. Однако Азура никогда не думала, что Мирма столь добра и справедлива. Пожалуй, стоит рассказать об этом Бабе Гассану. Из нее, вероятно, выйдет неплохая вторая жена. Она прекрасно уравновесит решительную, волевую Индию. Недаром Мирма — черкешенка, взращенная и воспитанная специально для гарема, знающая множество способов ублажить господина.
Дей постарался как можно скорее отпустить просителей, разобрав, однако, все жалобы. Посетители все поняли, и некоторые, чьи дела были самыми простыми, попросили старшего евнуха перенести аудиенцию на следующую неделю, чтобы дать дею возможность заняться своими делами. Зал быстро опустел, тем более что многим не терпелось поскорее побежать на базарную площадь и рассказать о предстоящей женитьбе повелителя.
Когда все разошлись, Баба Гассан выступил вперед и, поклонившись повелителю, спросил:
— Дозволите ли, господин, отвести госпожу Индию в женскую мечеть и подготовить к обряду?
Кейнан-реис кивнул и тихо сообщил Индии.
— Тебя ждет очистительное омовение, сокровище мое. А потом имам задаст тебе несколько вопросов. Баба Гассан перетолмачит тебе то, что будет непонятно, и подскажет ответы.
Индия припомнила обрывки историй, слышанных в семье, и нахмурилась:
— Ты желаешь, чтобы я
— Это необходимо, если хочешь стать моей женой, — пояснил дей. — Таково правило для всех пленников.
Слова. Ей придется произнести несколько ничего не значащих слов. И только Господь будет знать, что творится в ее сердце. Ее прабабка приняла ислам, как, впрочем и мать отчима. Ее собственный дед. Великий Могол, которого она никогда не видела, считал, что все люди молятся по-разному, но единому Богу. И это не значит, что она отвергнет Христа.
— Я сделаю это, господин, — улыбнулась она, — но взамен попрошу об одолжении.
— Погуляй со мной, моя бесценная любовь, — попросил дей, взглядом приказывая евнуху оставаться на месте. Когда они отошли подальше от любопытных ушей, он осведомился, чего хочет Индия.
— Я уже говорила, что моя мать была дочерью Великого Могола Акбара. В тринадцать лет ее выдали замуж за молодого принца, мусульманина. Но мать, хотя и была воспитана в уважении ко всем верованиям, была крещеной христианкой. По ее просьбе их также тайно обвенчали по законам христианской церкви. Ямал-хан так любил жену, что согласился на обряд. Ты сделаешь то же самое для меня, господин? Есть ли в городе христианский священник, который поженит нас и сохранит все в секрете, чтобы не подвергнуть тебя опасности?
— Не знаю, кому довериться в христианской общине, которая здесь очень мала, — подумав, заметил дей. — Но обещаю, что перед рождением первого ребенка мы обвенчаемся. Поверишь ли ты моей клятве, бесценное сокровище?
— Да, — не колеблясь откликнулась она, — ибо за это время успела узнать, что ты — человек чести.
— Правда? — прошептал дей, донельзя тронутый ее словами. Он и не сознавал, что она так пристально наблюдает за ним. Значит…
— Ты любишь меня хоть немного, Индия? — набрался он смелости узнать правду. — Или выходишь за меня, чтобы избавиться от рабской доли?
— Нет, господин, мне кажется, я начинаю любить тебя. И уж конечно, не питаю ненависти. Все, что мне говорили о тебе и о моей судьбе, — правда. Я никогда не увижу Англии, а если и увижу, мне там нет места. Разве не благоразумно — смириться со своей участью и обрести покой? — застенчиво призналась Индия.
— Верно, — согласился дей, довольный чистосердечным ответом, и отвел ее обратно, к Бабе Гассану.
— Делай все, что сочтешь необходимым, — приказал он евнуху, — а я отправлюсь к имаму.
— Мы идем в женскую мечеть, — сообщил Баба Гассан и принялся раздавать приказы невольникам. Индию усадили в паланкин, и она впервые за пять месяцев своего пребывания в Эль-Синуте покинула пределы дворца.
Мечеть оказалась красивым зданием из ослепительно белого мрамора. Потолочные арки поддерживали красные и белые мраморные колонны.
Баба Гассан поручил Индию заботам старухи, которая отвела ее в баню, мало чем отличавшуюся от подобного заведения во дворце. Но банщицы обращались с ней не просто почтительно, а раболепно. Индия только сейчас поняла, что выходит замуж почти что за короля и, следовательно, сама становится кем-то вроде королевы.