Невольничий караван
Шрифт:
— Ты говоришь, как умудренный опытом муж.
— Можешь смеяться сколько угодно, но признай, что я прав. Но тише, слушай!
Теперь окрестности огласились яростным собачьим лаем и человеческими криками.
— Шайтан! Там бежит один негр, а впереди него другой. За ними, скорее! — воскликнул чей-то голос.
— Отпусти же собаку! — ответил ему другой.
— Так и есть! Это два раба, которых травят собаками, — сказал Шварц, поднимая со дна лодки свое охотничье ружье. Серый последовал его примеру и предложил:
— Перестреляем мерзавцев!
—
Все повскакали с мест и вытянули шеи, стараясь разглядеть, что происходит в воде. Как раз в этот момент, когда Лобо огибал камыши, рулевой раздвинул тростник и обеими руками замахал ему. Увидев человека, стоявшего, как ему показалось, прямо на поверхности воды, негр оторопел; и его удивление, как мы уже знаем, было замечено преследователями. Затем раздался выстрел Абдулмоута.
— Быстрее, быстрее, крокодилы! — крикнул негру рулевой. Лобо немного пришел в себя и с удвоенной силой рванулся вперед. Он уже схватился за край лодки, и несколько рук протянулись, чтобы втащить его внутрь, когда один из гребцов случайно бросил взгляд на воду и воскликнул:
— Крокодил, крокодил, скорее, скорее!
— С какой стороны? — быстро спросил рулевой.
— Слева, — ответил гребец.
— Быстро все на левый борт, иначе он опрокинет лодку!
Лобо буквально рванули вверх, но хищник все же опередил их: голень негра оказалась у него в пасти. Несчастный издал громкий крик боли, который арабы на берегу приняли за его предсмертный крик, выдернул свою ногу из зубастой пасти и, обливаясь кровью, влетел в лодку. Силы его иссякли, он закрыл глаза и потерял сознание.
— Он мертв? — спросил Шварц.
— Нет, — ответил Серый, стоя на коленях рядом с негром и осматривая его раны. — Укус в руку, вырван кусок мяса на ноге и обморок — только всего.
— Тише, — снова вмешался рулевой, — я слышу на берегу голоса.
На этот раз путешественникам удалось разобрать, о чем говорили арабы. Затем послышались удаляющиеся шаги.
— Один, слава Богу, спасен, — сказал Шварц, — но другой наверняка попадет им в руки. Что мы можем для него сделать?
— Нам не нужно ничего делать, — ответил юный рулевой, — они его не поймают.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что я слышал то, что сказали арабы. Они потеряли двух собак. Одну, без сомнения, убил этот негр: видите, он до сих пор крепко сжимает в руке нож, да и рана на его руке говорит о том же самом. Если бы у преследователей были с собой и другие псы, они бы непременно кинулись за ним в воду и не дали уйти. Поэтому я думаю, что там, на берегу, больше нет собак, и тогда им ни за что не найти в этом огромном лесу второго беглеца!
— Кажется, ты прав, — задумчиво произнес Шварц.
— Уверен, что не ошибаюсь.
Немцы переглянулись. Этот не по годам рассудительный юноша нравился им все больше, особенно его спокойная и уверенная манера держаться в любых, даже очень сложных ситуациях.
Лобо все еще был без сознания. Серый поднес к его носу флакончик с нюхательной солью, и негр зашевелился.
— Толо… держи дерево… крепче… — еле слышно прошептал он. Даже сейчас, находясь еще в полуобмороке, этот человек был больше всего обеспокоен судьбой своего друга! После того, как Пфотенхауер еще раз поднес ему флакон, Лобо приоткрыл глаза. Его мутный взгляд упал на склоненное над ним красивое и доброжелательное лицо Шварца, и он сказал, улыбаясь:
— Толо… ты жив… а я… у Доброго Шейха над звездами.
— Вы слышите? Он определенно говорит о Боге! Этот парень — христианин! — пораженно воскликнул Шварц.
— Христианин или язычник, он прежде всего человек и нуждается в нашей помощи, — невозмутимо ответил Серый.
Он достал из-под носового сиденья ящик с медикаментами и начал умело обрабатывать раны негра, в чем Шварц помогал ему с таким же мастерством.
В здешнем климате даже самые пустяковые ранения могут оказаться смертельными, если допустить в их лечении хоть малейшую небрежность. Именно поэтому так высока смертность среди населяющих верховья Нила народов, которые ведут постоянные войны со своими соседями.
На побывавшей в зубах у крокодила ноге Лобо болтались лохмотья мяса, которые следовало удалить ножом. От боли, которую причинила пациенту эта операция, он окончательно очнулся.
— Белые люди и санде, — с трудом проговорил он, узнав ниам-ниам по их своеобразным прическам, — это не ловцы рабов.
— Нет, нет, — поспешил успокоить его Шварц, — ты среди друзей!
— Значит… Значит, Лобо не… умер?
— Конечно, нет! Ты жив и находишься в безопасности. Вон там, снаружи, берег, с которого ты прыгнул в воду.
— Это… это лодка. Вы втащили Лобо в лодку. Теперь Лобо вспоминает. Вы — хорошие люди. Но где же Толо?
— С ним тоже будет все в порядке: они его не нашли.
— Тогда нужно скорее бежать к деревьям, на которых он спрятался!
Он хотел вскочить, но боль в руке и ноге, которые еще не были перевязаны, заставила его застонать и снова упасть на дно плоскодонки. Участь Толо занимала все его мысли, но, видя, что ему желают только добра, он решил покориться и во всем положиться на своих спасителей. Пока Шварц и Пфотенхауер заканчивали перевязку, Лобо, мужественно превозмогая боль, рассказывал обо всем, что с ним произошло. В его трогательном рассказе нашлось место и для Доброго Шейха над звездами, и для его Сына, который обрек себя на смерть ради людей, а когда немцы услышали о том, как он решил последовать примеру Христа, чтобы спасти своего друга, они едва не прослезились. Когда Лобо закончил, Шварц спросил: