Невольные каменщики. Белая рабыня
Шрифт:
Деревьев не успел обдумать план своих дальнейших действий, как услышал:
— Здравствуйте, молодой человек.
Конечно, вздрогнул и оборачивался, бледнея. Перед ним стоял по щиколотку в одуванчиках брат Модеста Матвеевича. Одной рукой он распределял по поверхности черепа опрятную прядь, другой поддерживал девицу с мышиного цвета и вида личиком. При всей своей обоюдной невзрачности они выглядели счастливой парой. Торопливо преодолевая растерянность, Деревьев стал собирать слова для светского разговора, но профессор вместе с молодой женою величественно миновали его. Состояние здоровья брата-режиссера осталось неизвестным. Деревьев несколько растерянно посмотрел вслед. Это неожиданное столкновение переместило пласты воспоминаний, и писатель с неприятной отчетливостью понял, кто такой
Он бросил еще один взгляд в сторону объятого поварской страстью Ионы Александровича. Тот был в определенном смысле вне себя. Вместо знатного костюма — белые мятые штаны в небрежных кулинарных пятнах, задравшаяся на животе тельняшка. Вместо идеально пригнанного шлема черных волос — растрепанная скирда. Вместо мощных кожаных копыт — вольноопределяющиеся шлепанцы. В целом получалось: среднего роста, потный, расхристанный толстяк толчется возле мангала и котла с пловом.
Зрелище это в целом было неприятно писателю. Величие рабовладельца облагораживает раба, так примерно он подумал, отступая за одну из высокомерных сосен. Он решил пойти кружным путем, чтобы разведать попутно, что это за странное собрание, ради которого сами Иона Александрович позволили себе такую демаскировку.
В тени огромного, усиленно тенистого каштана, конкурирующего густотой своих свежих соцветий с желтой пышностью одуванчиковой поляны, Деревьев рассчитывал на некоторое время оцепенеть и продолжить наблюдения, определить расположение напряженных и относительно безопасных зон на территории этой утренней вечеринки. Но ничего он не успел, из-за шершавого ствола вышла девушка, у нее было такое выражение лица, словно она служила секретаршей при этом каштане. Деревьеву тут же захотелось спросить, например, сколько этому древесному султану лет, но он узнал девушку. Это была Лиза (или Люся). Ему трудно было решить, как к ней обратиться, это мешало ему даже больше, чем само воспоминание о тройственном приключении. Девушка просто поинтересовалась, не нужно ли ему чего-нибудь, отчего он впал в постыдную краску. Не устроить ли где-нибудь полежать эту такую прямоугольную папку, пока он будет развлекаться? Деревьев переложил рукопись из-под мышки под мышку и сказал, что подумает. Боялся огорчить отказом. Ответ этот был девушке непонятен, а сам человек безразличен, в результате она улыбнулась и, ничего более не выясняя, удалилась из-под каштановых сводов в сторону одного из буфетов, высматривая, кому бы чем-нибудь помочь.
Несколько минут Деревьев переживал это приключение. Потрясен он, конечно, не был, но что-то неуловимо оскорбительное чувствовалось в бестрепетной предупредительности этой… «Да черт с ней», — насильственно подумал он. Тут, должно быть, где-то блуждает ее половина, с которой она никак не может разменяться именами. И вот, когда они встретятся, тогда и возникнет опасная смесь.
Осторожно обогнув стайку розовых кустов, Деревьев наметил себе компанию, к которой можно было бы легко примкнуть. Он еще раз переложил папку, и ему вдруг не понравились его взаимоотношения с нею. Со стороны, должно быть, выглядело так, будто он ее сопровождает. Вот и Люся эта обратила внимание. Несколько секунд он размышлял, что тут можно сделать, спрятать за пояс под рубашку, как «Греческую цивилизацию» А. Боннара из школьной библиотеки? Смешно. Пусть все будет так, как есть. И если он выглядит сопровождающим папку лицом, то, по сути, ведь это правда. И он направился к группе мужчин, их было пятеро или шестеро, они были в белых рубашках с короткими рукавами и в галстуках, они держали у пояса высокие бокалы и весело смеялись. Один запрокинул голову, другой полуприсел на корточки. Видно было, что они чувствуют себя здесь свободно. Рядом сновал официант с бутылкой шампанского.
Приблизившись, Деревьев тоже взял бокал со стола
К столу подходили еще какие-то люди в клубах своих бессмысленных со стороны разговоров. Деревьев внешне беззаботно потягивал прохладное вино, подставлял солнцу лживо зажмуренное лицо и ощущал себя очень плохо законспирированным разведчиком. Один неверный шаг — и швах. Не пикник, а минное поле. Подобного рода ассоциации продолжали множиться, и он между тем не знал, чего именно боится. Однако в необходимости предельно застегнутого поведения был убежден. Конечно, то, что сейчас с ним происходит, это не просто визит с целью передачи очередной порции договорной работы. Он похвалил себя за то, что догадался об этом раньше, чем успел наделать непоправимых ошибок.
Он уже подумывал о втором бокале шампанского, когда у него за спиной в бессмысленном хоре голосов обособился неприятно знакомый, люто знаменательный для Деревьева голос. Имя с голосом воссоединилось не сразу, ему пришлось трудно всплывать из-под напластований самой разной информации, суверенно откладывавшейся в памяти последние шесть лет. Наконец вот оно: Ярополк Антонович. И сразу же заныли плохо зажившие раны в старых стихотворениях. Оказывается, годы и годы назад вписанный бесчувственной рукой в родную строфу чужеродный эпитет так и не приживается, а обрубки немотивированных сокращений все еще ноют.
Появление этого человека на здешнем пикнике было самым неприятным открытием сегодняшнего дня. Никакой власти над теперешним Деревьевым он иметь не мог, но писатель, как только убедился неопровержимо, что слышит именно его голос, не оборачиваясь, начал скрытую ретираду. Внимание на себя он все же обратил. Неловко поставленный на скатерть бокал качнулся и упал в траву, что вызвало нервный возглас официанта. Писатель напрягся. Он знал, что когда у тебя за спиной замолкают, то начинают тебя разглядывать. Спина вспотела. Преодолевая позорную, как бы алкоголическую затрудненность в движениях, Деревьев потянул к большому кусту жасмина, великодушно распустившемуся слева по маршруту. От намеченной ранее цели — небольшой толпы стариков и девушек — пришлось отказаться. Слишком долго пришлось бы оставаться под воздействием неприятного молчаливого интереса.
И вот он уже рядом, спасительный растительный холм. Уже различимо шевеление шмеля в его недрах, уже опахало запаха приподнялось. Оказалось — ловушка. За жасминовым обманщиком стоял в траве белый пластиковый стол, окруженный такими же белыми, такими же пластиковыми стульями. Два из них были заняты. И кем! Привет, Володя (Жевакин). Здравствуй, Наташа (мультипликаторша). Они молча потягивали желтоватое питье из высоких стаканов и внимательно смотрели на вновь прибывшего. Деревьеву ничего не оставалось, как сесть на свободный стул. Поскольку старые друзья продолжали молчать, могло показаться, что он присел в ожидании ответного приветствия. Папка переместилась на колени. Эта манипуляция заинтересовала Жевакина.
— Опять приволок.
Деревьев не успел ответить, с другой стороны жасминового куста появился хорошо знакомый негр, неся еще один белый стул. Негр широко улыбнулся, блеск его зубов находился в трудноуловимом родстве с белизной переносной мебели. Здесь мог бы возникнуть сюжет, но Деревьев ничего связного подумать не успел.
— Хочешь пить? — поинтересовался черный парень, увидев, что писатель сидит порожняком. — Сейчас, — и он убежал. Деревьеву было бы проще в его присутствии.
Жевакин поставил стакан на стол и протянул руку к папке. Деревьев движением девственницы оградил свои колени от его интереса. И посмотрел на свою бывшую подругу. Полные белые ноги были сложены так, как могла бы их сложить снежная королева, надень она джинсы. Это не говоря уже о глазах, где значительно проще организовать ледяное презрение.