Невозможная птица
Шрифт:
Вспышка высветила кадр в его мозгу: две заброшенные куклы в золотистом поле пшеницы. Слишком высоко для любых съёмок с крана. «Баррада. Никто». Денни и он повторяют слова неземного языка. Были ли это волшебные слова?
– Но зачем им было это делать? Она тихо простонала, потом сказала:
– Кто знает? Это волшебство. Все, что нам остаётся – это принять его.
Она не знала, что сказала именно это. Повторила в точности. Ту строчку из Клиндера: «Все, что нам остаётся – это принять его». Это насторожило Майка, включило в нем сигнал тревоги, который он постарался скрыть. И он почувствовал, что отодвигается от неё, несмотря на то, что опять начинал твердеть.
– Майк?
– Прости
– Почему? Мы можем все что угодно! – она улыбнулась и сжала его рукой. – Мы можем быть кем угодно!
– Кем угодно, только не мёртвыми.
– Да! Разве это не чудесно? Они опять занялись любовью.
Донна раньше писала депрессивные стихи, но теперь она не делала ничего. Она наслаждалась. Едой. Сексом. Солнцем. Она была совершенно счастлива. И вонзаясь в неё, Майк ощущал невозможное желание. Я хочу этого. Я хочу это все. Я хочу жить. Я хочу счастья и всего остального. Все целиком. Я хочу того, что есть у неё. Я хочу. Я хочу. Я хочу. Он поймал себя на том, что представляет себя занимающимся любовью с Полиной, маленькой француженкой. Думать об этом было больно.
– Смотри на меня, – сказал он ей, сидящей на нем верхом и кусающей его ухо.
Она отодвинулась и посмотрела.
– Нет, – сказал он. – Когда мы целуемся, смотри на меня.
Они поцеловались. Она посмотрела.
– Назови меня по имени.
Она назвала.
Когда они закончили, это было замечательно. И это было ужасно. Он не мог получить ничего, чего бы он ни захотел. Не от этого удовлетворённого создания.
Я, должно быть, чудовище, подумал Майк. Все, чего я хочу, находится вне меня. И я не знаю, как до этого добраться.
Позже, держа её в своих объятиях, когда её сердце тихо стучало рядом с его прохладной кожей, он смотрел, как она спит. И он решил: она ему нравилась.
Да, подумал он, тщательно проверив свои эмоции.
Она ему определённо нравилась.
ЭТОТ МИЛЫЙ СТАРЫЙ МИР
Дэниел ощущал запах свежевыжатого лимона.
Он сидел на прохладном асфальте рядом с худым слепым чернокожим гитаристом; длинные, как у Роберта Джонсона [62] , пальцы гитариста передвигались по грифу, перебирали струны. Глаза, покрытые молочной плёнкой катаракты. Чёрная мягкая фетровая шляпа у его ног, тульёй вниз, рядом с его складным стулом и большим пластиковым стаканом пива. Время от времени кто-нибудь опускал в неё доллар. Он пел. Люди слушали его, потрясённые этим голосом, этой тоской, этими картинами, которые он раскрывал перед ними – слушали, парализованные удивлением, с раскрытым ртом и жаждущими глазами.
62
Роберт Лерой Джонсон (1911-1938) – американский блюзовый музыкант, считается тем краеугольным камнем, на котором впоследствии было построено здание послевоенного чикагского блюза. Только его первая пластинка,«Terraplane Blues», имела какой-то коммерческий спрос, и даже его друзья и близкие оставались в неведении относительно судьбы его записей. Всего в ходе 5 сеансов записи в 1936-1937 гг. Джонсоном было записано 29 композиций
Они тоже были счастливы.
Песня выходила прямо из его живота, и слова появлялись на свет так, словно он сочинял их на ходу. Он пел медленно и печально – не то чтобы кантри, не то чтобы фолк. Его голос утешал – надломленный и
Какая печальная песня, подумал Дэниел. Хорошо, что я счастлив.
Слушая, Дэниел набрасывал в уме свой перечень. На данный момент он казался самым важным из всех перечней, какие он когда-либо составлял. Это был перечень всех тех вещей, которые делали его счастливым. Он пытался быть счастливым.
Нос Джулии.
Тот единственный гармонический переход в песне Рэнди Ньюмена [63] «Мари».
Полночный сад, усеянный светлячками.
Женская грудь.
63
Ньюмен Рэнди (р. 1943) – музыкант автор песен. Песни Ньюмена отличаются юмором, порой резким, но зачастую их истолковывали как жестокие и банальные. Его песни входили в репертуар Лайзы Минелли, Рика Нелсона, Рея Чарлза и др. Написал музыку ко многим кинофильмам, некоторые из них были номинированы на премию «Оскар»
Пробуждение рождественским утром.
Те моменты, когда ты забываешь, кто ты такой.
Чарли Чаплин, ездящий верхом на шестерёнках в «Новых временах».
Холодное пиво в запотевшей банке после стрижки газона жарким летним днём.
Любой абзац из «Лолиты».
Фолкнеровский «Когда я лежу, умирая». Когда они уронили гроб в реку.
Чёртово колесо, когда оно поднимает тебя вверх.
Обрушивающаяся Стена.
«Звуки животных». Все её тридцать восемь минут и две секунды.
Освобождение Нельсона Манделы.
Мег Райан и рисовый пудинг.
«Битлз» с Эдом Салливаном.
Катание на санях.
Костёр на побережье.
Косяк пролетающих в небе гусей в форме буквы V.
Шон, отпускающий очередную глупую шутку.
Шон, говорящий «папа».
Шон, только что появившийся из утробы, глядящий на него тёмными-тёмными глазами.
Майк, кладущий руку ему на сердце в золотистом пшеничном поле.
Майк, держащий его за руку на похоронах дядюшки Луи.
Да, правильно. Это не были похороны Джулии. Неудивительно, что он не мог вспомнить их. Джулия была жива.
Дэниел просмотрел свой список. Он искал связи. Существовала ли какая-то единая нить, проходящая через все вещи, которые делали его счастливым? Странная мысль посетила его: они все были временными. Они все кончались.
Слепой положил свой потрёпанный инструмент на колени и осторожно потянулся за пивом, нащупывая его своими паучьими пальцами.
– В чем дело, браток? – спросил он, поворачивая голову в направлении Дэниела. – Песня выбила тебя из колеи?
– Да. Она была прекрасна.
Слепой поднял свой стакан, словно провозглашая тост.
– Люсинда Уильямс. Бог благословил ею блюз, – он сделал долгий глоток и раскатисто рыгнул. – Однако ты не кладёшь деньги в мою шляпу.
Дэниел вытащил бумажник и опустил в чёрную шляпу пару баксов. Он увидел логотип, вышитый на шёлковой подкладке: чёрный ангел. А на дне, покрытая беспорядочно набросанными зелёными купюрами, лежала мёртвая колибри.
– Спасибо, браток. С тобой все нормально?