Невозвращенцы
Шрифт:
— Все равно не понимаю. Богатею значат лучше.
— А я ведь уже молвил, да ты промеж ушей пропустил слова мои. Богатство тоже уметь надо удержать. И то, что сейчас этот большун деньгами швыряется, означает, что он не справился с соблазном. Это тоже урок, тоже сила потребна, чтоб удержать себя…
— Так. Понятно. Деньги — удержать. Князю — легче и богаче. А если он совсем мозгами поедет?
— Мозгами поедет?
— Ну голову потеряет!
— Голову потеряет? Отрубят что ли?
— Да нет. Если он… Блина! Ну
— Я кажется уразумел, что ты хотел сказать. И что?
— И пойдет крушить, убивать там за плату и т. д. Ведь что ему гривна? Так, прах…
— Я не буду говорить, что такое невозможно, хотя скорее отец сам такого сына придушит, чем позволит ему княжество или дело свое взять. Но даже если такое и случиться, вот на этот случай есть мы. Волхвы. Мы, в частном порядке, решаем, кто сошел с ума, а кто — нет. Ту басню про скобарей ты помнишь же?
— То есть вы — тайная власть на росских землях?
— Нет. Зачем нам это? Мы просто живем как надо, и учим других, коли они просят, как надо. Мы та добрая руда, что течет в жилах у внуков Даждьбожьх. Та, что дурную изведет, коли надо. И мы не можем быть дурными. Нам уважение и сила больше, но и спрос выше. А коли мы отойдем от Пути своего, то отвернуться от нас Боги. Уразумел?
— Уразумел.
Но сильнее всего Максиму запомнился другой рассказ. В этот раз Радульф коснулся такой тонкой материи, как посмертное воздаяние.
— … И будет воздано каждому, по делам его. Каждое дело злое, сделанное в жизни, обернется лишним шагом, али лишней верстой на калиновом мосту. И будет жечь огонь, и будет выжигать он с той же силой, с какой мучился…
— Извините, что перебиваю, — не смог удержаться Максим. — А что такое зло?
— Зло, это зло, — подумав ответил Радульф.
— Ясно. А добро, это добро. Все понятно. Непонятно другое. Получается, я вообще не должен творить зла в жизни? И тогда мой путь по мосту будет быстрым и безболезненным, так?
— Да. Так.
— Кстати, а куда?
— ?
— Ну, что там на том конце?
— На том конце тебя встретит Отец и Мать. Мать протянет тебе чашу забвения, коли ты хочешь забыть чего навсегда, дабы не мучиться, а Отец возьмет тебя к себе…
— Так. Опять отдалились от темы «зло». Меня вот что интересует. Бывает поступок такой, что в одном случае — зло, а в другом — совсем нет. Как такой оценивается?
— Ты сам сказал. Как зло и как добро.
— Так. А еще вопрос. Как оценивается меньшее зло?
— Что это?
— Эх вы. Не понимаете. Скажем так. Убить человека — зло?
— Да. Конечно зло.
— А, скажем, когда ты защищаешь семью и детей своих от врага, убить своего врага — зло, в этом случае?
— Хм… вот что ты имеешь в виду, под меньшим злом. Все люди — братья, всех нас породили Боги. И убить своего брата — это зло. И в этом
— Черт. Не то. Совсем не то. Я хотел спросить, как боги относятся к «меньшему злу». Прощается оно или нет…
— А почему зло должно прощаться? Коли сделал что плохое — исправь. На то тебе богами и дана воля… Маленькое зло и исправить проще…
— Ты не понимаешь. Хорошо. Зайдем с другого края. Вот ребенка убить зло?
— Да, кончено зло. Почему ты спрашиваешь?
— А сто детей убить зло?
— Да. Это еще большее зло.
— Зараза. А! Точно! Тогда так. Вот смотри. Ты попадаешь в ситуацию, когда ты должен убить либо сто детей, либо одного.
— И?
— Что и? Вот я например выбираю, убить одного, а сто- спасти. Убийство одного проститься? Как меньшее зло?
— А почему оно должно проститься?
— Ну я же спасал сотню…
Радульф задумался. «Святогор был прав. Действительно — душа этого парня искажена и изуродована. Он действительно думает, что не совершение одного зла может оправдать совершение другого? Но так ли он не прав? О! Вот и я уже задумался. Это то самое, о чем предупреждал Святогор. Я должен ответить для себя на этот важный вопрос! Как? Ну конечно!»
— Ты не прав, Максим.
— Почему?
— Ты слишком громко говоришь, слишком нажимаешь на слово маленькое — большое. И поэтому ты не слышишь другого слова. Зло. Ведь и там и там ты творишь зло. А за каждое совершенное ты будешь в ответе. Мы богам дети, а не рабы. И свободна воля наша! Идти ли злой дорогой, и расплатиться так или иначе за это. Или идти дорогой доброй, чтобы не гореть потом на мосту и не пить, захлебываясь, из чаши Мары. И я докажу тебе на твоем же примере. Скажи мне теперь, убить ребенка зло?
— Зло.
— А убить сто детей?
— Тоже зло.
— Вот. Понял?
— Нет. Хорошо. Немного по-другому. В одной лодке 100 детей тонет, в другой- 1. Я спасаю 100. За неспасенного…
— Да. Ты виновен в убийстве. Со стороны Богов и людей.
— Так. Хорошо. Я спасаю одного…
— Тогда ты виновен в убийстве сотни.
— Хорошо же! Я вообще никого не лезу спасать!
— Тогда ты виновен в убийстве 101…
— Ааааа! Бл…! Так что мне тогда делать?
— Спасти всех.
— А если я не могу?
— Значит ты творишь зло. А это — наказуемо. Думаешь, тебе будет легко сказать матери этого дитя, что ты убил ее сына или дочь? И что тебе на это скажет отец? Я понял, о чем ты спрашиваешь, и в твоем вопросе есть глубокий омут. Сегодня ты убиваешь сотню, говоря себе что это поможет спасти какую-то тысячу. Завтра — тысячу на тьму. Послезавтра, тьму за тьму тьмы. И путь этот бесконечен. Так вот. Я тебе заявляю от имени Богов наших! Ничто не может оправдать в их лице совершение зла!