Невозвращенцы
Шрифт:
— Да легко!
— И не меньше полной гривны выручить.
— СКОЛЬКО?
— Ограбить нас хочешь?
— Не понял?
— Не разумеет он… Святоград за твои промахи платить должен? Или волхвы? А ты как думал? Железо наше, кузня наша. Только работа твоя, которая тоже, кстати наша. Вот-вот. Подумай, сможешь ли ты ее продать за гривну? И без обмана! Или ты не хочешь в купеческую братчину вступить?
— Это невозможно!
— Твое дело, — сказал наставник, поднялся и вышел из кельи.
— Да как я это сделаю? Этот хлам ржавый и полгривны не стоит! — в спину ему прокричал
— Не сможешь продать эту, сделай другую… — донесся из коридора совет Радульфа.
Максим в очередной раз крепко выругался. Следовало что-то придумать, так как обмануть, то есть впрямую выдать свои деньги за выручку, не получиться. Угрожающий намек волхва был весьма и весьма серьезной причиной для честности. И вот из-за чего.
Долгие разговоры с приятелями, случайными соседями за столом в кабаке, прямые неприятные вопросы волхвам открыли неожиданную для Максима картину. Несмотря на свободу, любое серьезное действие, будь то торговая сделка, лихая порубежная стычка с соседом и т. д. требовали, как это не удивительно, разрешения. Разрешения братчины.
В древней России братчины также имели серьезное влияние. Начинавшиеся когда-то как простые посиделки друзей и родственников за бочонком свежесваренного пива, они за столетия превратились в этакую смесь гильдии с орденом. Что могло бы из них вырасти дальше, если бы в свое время Петр I не переиначил все на европейский лад, неизвестно. Зато про местные братчины Максим выяснил много удивительного.
У членов братчины было право суда над своими членами, это раз! То есть все вопросы решались между собой. Советом там, или приказом старших, или голосованием членов — по-разному. Члены братчины скидывали «на общий кош» определенную сумму или процент от своих доходов, это два. Конечно, одно дело студенческая братчина, где просто вместе пили и веселились, и братчина купцов, торговцев, к примеру, пушниной — совсем разные деньги. В-третих, на членов братчины накладывались некоторые ограничения. Ну, не пить пива раньше полудня, это, к примеру для послушников, или не торговать с тем-то или чем-то — для купцов. И самое главное, братчина — это было навсегда.
Конечно, насильно никто и никогда не загонял в это братство. Наоборот, приглашения долго ожидали и шли на все, чтобы его получить — свобода, как и все в этом мире, она тоже имеет свои разумные приделы. Членские взносы, некоторая потеря самостоятельности окупалась очень и очень быстро.
Ведь что такое система, против одиночки? Приблизительно тоже самое, что каток против лопаты. Размажет просто. Вступивший в братчину мог рассчитывать на помощь других братьев. Делом, советом, деньгами, чем угодно. Быть не одному всегда лучше. К тому же, своим относились всегда лучше: чужого одиночку могли при случае выдавить с рынка, разорить, затравить, подставить… Со своими же предпочитали договариваться. За той же братской чашей.
Так вот, был у каждой серьезной торговой, да и не торговой тоже, братчины один важнейший закон. За нарушение оного безжалостно из братства вышвыривали, со всеми вытекающими из этого последствиями: «Даденное слово нерушимо!» Обманывать и отказываться от условий сделки было нельзя. Купец,
Конечно, Максим, когда об этом узнал, долго смеялся. Любой купец априори такой аферист, круче еще поискать надо. Разве что политики их могут переплюнуть. Но факт оставался фактом, и прослыть здесь обманщиком не хотелось. Для будущего это бесперспективно. Поэтому с зачетом по торговле следовало что-то «намутить».
И Максим придумал — что.
Делать новую кольчугу не хотелось. «Тратить еще три года? Нет уж, увольте!» Зато, если нельзя продать кольчугу продать так: грязную, ржавую, криво сделанную, следует вложиться в рекламу. А какая лучшая для товара реклама? Правильно! Его великолепный внешний вид.
На это кузнечное подворье Максим не заходил уже несколько лет — с той самой начальной обзорной экскурсии. А зря. Ведь именно здесь мечи, кольчуги, топоры, ножи и даже косы теряли свой серебристый металлический цвет и приобретали другой. Более долговечный.
«На ловца и зверь бежит». Подходящий мастер не заставил себя долго ждать. Молодой дюжий парень, одетый весь в плотную кожаную одежду и кожаные перчатки, как какой-то байкер, как раз выходил из ворот и с молодым волхвом они чуть ли не столкнулись.
— Здрав будь, мастер.
— И тебе по здорову, — удивился парень. — Дело какое ко мне есть?
— Да вот не знаю, к тебе ли. Мне бы вот поворонить…
— Покажи-ка поделку.
Максим развернул засаленную тряпку и протянул мастеру результаты своего труда. Чтобы кольчуга не ржавела, а то уже появились первые побеги, парень обильно намазал ее жиром и маслом. Поэтому вид и особенно запах у нее сейчас был далеко не товарный.
— Так это ж дрянь! Ей цена красная, десятина гривны, и то, железа ради тока. — Удивился волхв, с беглого взгляда оценив качество товара. — Ужель ее ты хочешь красной сделать?
— Да. Увы — ее.
— Можа, я тебе пригляжу другую, боле справную кольчужку? А эту, в печку бросим, да в слиток сплавим?
— Нет. Надо эту.
— Ясно все. Сам делал, и жалко ее? Я бы на твоем месте такой работой не бахвалился. Ну… Гляди сам тогда. Труд мой не дешев. Говори, какой цвет хочешь?
— А что, бывает разный?
— О то ж! Что хочешь, то и сделаю! Могу сделать твою поделку желтоватой, как старая солома, могу, синей — как васильки, могу коричневой, как глина. Могу и вороной сделать, а могу и вовсе, всю позолотить. Что хочешь, то и сделаем.
— Ууу… круто. А что лучше?
— «Что дешевле?» ты наверное хотел спросить? Гляди. Чтобы цвет особый, знатный получить, надо долго парить поделку в бане песчаной. Сложное это дело. Песочек, как пыль мелкий, да прикладок разных доложить надо. И главное, не прозевать момент. Перегреть плохо, но и недогреть не доброе дело. Вот закажешь ты, допустим, коричневый. Коли перегрею я, то получишь кольчугу синей. Недогрею — желтой. Работа это долгая, день надо пригляд вести, и стоит она дорого.
— А в черный?