Невозвращенцы
Шрифт:
Широкое, вытоптанное до каменной твердости поле. Тысяча воинов собралась сегодня на пляску. Тысяча лучших. Самых смелых, самых ловких, самых умелых. Олицетворение мощи и силы. Элита элит великого княжества Киевского, которую почел бы за величайшее счастье нанять любой правитель, и с ее помощью завоевать себе полмира. Сегодня они не блистали зерцалами кольчуг и начищенными шлемами, не было наборных поясов и поножей — только узкие кожаные штаны и легкие сапоги на ногах.
Толпа бурлила, слышались нетерпеливые выкрики. Наконец, по знаку волхва, воины разошлись
Восемь пар воинов в центре круга образовали своими клинками что-то вроде лестницы в небо. Первые стояли на коленях и держали мечу у самой земли, тогда как последние — на высоко вытянутых руках. По этой лестнице медленно взошел молодой Великий Князь Лихомир. В левой руке — кинжал, в правой — старинная сабля. Взошел, постоял немного и провел кинжалом глубокую царапину на груди. Дождавшись, когда капли крови упадут с импровизированного подмоста на землю, князь издал громкий крик:
— Перун!
Над полем нависла тишина. Даже бабочки не отваживались нарушить ее трепетом своих крыльев. Поэтому сильнейший, слитный рев всей тысячи воинов, заставил от неожиданности и страха содрогнуться всех присутствующих, в том числе и Ярослава.
— Перун!
Опять тишина. Князь, прислушиваясь к чему-то, провел вторую кровавую полосу по груди.
— Перун!
— Перун! — подхватили воины.
Снова тишина. Князь проводит третью полосу груди.
— Перун! — взывает он.
— Перун!
Внезапно что-то изменилось. Люди всеми фибрами души ощутили присутствие. Присутствие чего-то неизмеримо могучего, присутствие Бога. Князь соскочил с помоста, воины быстро разбежались, заняв свои места в круге. Лихомир воздел клинки в небо и закричал:
— Перун смотрит на детей своих! Порадуем Его нашей песней!
И клинки запели. От скорости движений сначала размазалось оружие, потом предплечья, потом плечи, а потом и все тело воина — посреди поля закрутился клинковый ураган. Конечно, здесь еще не наступили те времена (и Ярослав надеялся, что и не наступят), когда добродетелью считается изнеженность и мягкость. Князь, как и положено, был воином, пусть не самым сильным среди своей дружины, но все же достаточно опытным, но он никогда не смог бы достичь такой скорости движений. Не его уровень. Сейчас на поле не было князя. Сейчас на поле в его обличии танцевал сам Перун.
Наконец, окончив движение на месте, этот шар клинков метнулся в сторону круга. Миг, и обнаженная грудь воина из тысячи, окрасилась кровавой полосой. Толпа ахнула и еще больше раздалась. Воин обнажил свои клинки и начал плести кружево стали, пусть не так хорошо, как князь, но тоже здорово. Тем временем вождь обходил посолонь, вызывая все больше и больше воинов в круг. Наконец, настал такой момент, когда вся Тысяча сражалась внутри круга. Мечи и сабли, ножи и кинжалы сталкивались друг с другом, впивались в тела воинов, чтобы просто отскочить, не на неся не царапины. Сегодня каждый воин мог получить только одну рану, и он ее уже получил. Каждое движение создавало свой неповторимый звук, вплетая какую-то свою ноту в общую какофонию.
Но в какой-то миг среди этого шума прорезалась определенная
«Так вот почему именно песня, а не, к примеру, пляска.» — восхищенно подумал Ярослав. Никогда раньше он не слышал такого, и не смог подобрать для себя даже близкой аналогии. «Гимн? Марш? Веселая пляска? Церковное песнопение? Нет. Все это не то, и, одновременно, очень похоже…» Ради любопытства волхв решил поглядеть на эту карусель своим истинным зрением и обомлел…
Сила! Чудовищная по мощности и насыщенности энергия сейчас пульсировала в такт движению сражающихся. Каждый воин сейчас щедро делился своей силой, и энергия бурным потоком текла к почитаемому им Перуну. Если бы можно было бы преобразовать энергию этой пляски в электрическую, либо, в тротиловый эквивалент, то ее мощи позавидовала бы средняя атомная бомба. Водоворот этой мощи медленно уходил в иные плана бытия, откуда возвращался уже измененный Богами, дарующий исцеление ран, здоровье, обновление и физическую силу тем воинам, которые могли выдержать такое прикосновение.
Потихоньку движения воинов замедлялись, и ураган выпадов распадался на отдельные движения, а потом и вовсе стихал. Обессиленные воины валились на землю, но буквально на глазах мышцы опять наливались силой, заживали, оставляя а собой почетный белый шрам, порезы от княжеского меча. Воины с новыми, еще большими силами вскакивали с земли и были готовы к новым свершениям. Но не все. Некоторые бойцы, отдавшие для себя слишком много, и не принявшие ответный дар Перуна, так и оставались безжизненными. Впрочем, такая смерть была не менее почетна для воев, чем в бою. Говорили, «…Перун лично забрал в свою дружину…».
Поле пустело. Женщины выхватывали своих мужей из Тысячи, и тащили их скорее домой. Считалось очень удачным зачать ребенка после песни. «Знатным воином сын родится!». В какой-то момент ушел и Ярослав. Идти в княжеский кремль сегодня было глупо, поэтому он решил сегодня пораньше заночевать, чтобы завтра пораньше заняться делами. Кстати, заночевать пораньше не получилось. В связи с празднествами, все таверны и постоялые дворы были переполнены, ели-ели он смог отыскать место где-то за стеной города на сеновале корчмы.
Пользуясь бумагой князя Володимира Ярослав смог легко попасть в княжий терем, минуя препоны в лице очередей многочисленных просителей. Конечно, он мог и подождать — дело неспешное, да только зачем, коли есть честная возможность не ждать? Но вот у самой «приемной» подождать все же пришлось. Там все были такие, разодетые в бобровые шубы («И не жарко им? Вот ведь, гордыня человеческая»), персты усыпаны кольцами, богатые гривны, в общем — не простые люди. «Прям как в поликлинике», усмехнулся про себя парень: «очередь для обычных, очередь для блатных и очередь для тех кто «вне очереди»». Вот тут судьба преподнесла ему неожиданную, приятную встречу. Как потом оказалось, не просто приятную, а судьбоносную.