Невроз
Шрифт:
«Между тем, что ты называешь жизнью, и тем, что ты называешь смертью, нет никакой разницы. Ключ! Ты должен найти ключ».
Он не понял, что это значит, но переспрашивать не стал. Если она почувствует его недоумение и сочтет нужным объяснить, она объяснит. Если не почувствует, то лучше и не настаивать. А если почувствует и не объяснит, значит, придется ему до всего доходить своим умом.
Его затягивало в воронку. Раскаленная лава плескалась уже возле самого подбородка.
– Да, – выдохнул он чуть слышно, со слезами глядя в равнодушные изумрудные глаза. – Да, я найду его.
И, лишившись
Он открыл глаза и увидел себя подпирающим стену какого-то здания. Ноги... нет, под ногами твердая земля.
Раз за разом делая глубокий вдох и выдыхая с чрезмерным старанием, как человек, который учится плавать, Грэм ощупывал себя с головы до ног, особое внимание уделяя волосам и лицу. Он никак не мог понять, пострадала ли хоть какая-то часть тела от пребывания в асфальтовой лаве. Не может быть, чтобы нет.
Рубашка насквозь промокла от пота. Влажные волосы липли ко лбу и вискам. Постепенно приходя в сознание, он начал дрожать, вдруг усомнившись в своей способности отыскать в огромном враждебном пространстве дорогу к дому.
Такси!.. Вот только на месте ли бумажник?
Восхищенный и почти успокоенный этими будничными мыслями (бумажник, такси), Грэм запустил руку во внутренний карман пиджака. Карман... Это тоже подействовало благотворно.
Бумажник оказался на месте. Методично обшаривая его отделения, Грэм наблюдал за своими пальцами, которые, как ни странно, слушались и почти не болели. Постепенно возвращались и другие ощущения: легкий зуд сбоку на шее, словно от укуса комара (морщась, он поскреб это место ногтями), мучительная жажда... Ладно. Ладно. Теперь надо оттолкнуться от стены и сделать несколько шагов в сторону проезжей части.
Шаг. Еще шаг.
– Вам плохо?
Взволнованная девчушка с длинной осветленной добела челкой. Кинулась на улице к незнакомому мужику – сумасшедшая!
– Да. – Грэм услышал свой голос и вздрогнул. Облизнул губы. – Да, плохо.
Тяжело дыша от испуга, девушка пристально вглядывалась в его лицо.
Тыльной стороной ладони Грэм провел по своему щетинистому подбородку. Улыбнулся одной стороной рта:
– Не бойтесь. Я вас не обижу. Просто помогите мне поймать такси.
Она торопливо кивнула. Взяла его под руку, довела до автобусной остановки, а сама выскочила чуть ли не на середину дороги. Глупая девчонка... как бы не сбил какой пьяный джигит... Однако через пять минут карета была подана.
– Мне поехать с вами? – шепнула девчонка.
Он посмотрел на нее как на душевнобольную.
– Куда?
– Ну... – Она смутилась. – Вы уверены, что сможете обойтись без посторонней помощи?
Взгляд его прошелся по тонкой фигурке, по лицу, занавешенному до переносицы светлыми волосами. Короткая белая курточка, джинсы в обтяжку, кроссовки. Не проститутка, обыкновенная студентка. Мимолетная мысль: «Неужели я так хреново выгляжу, что становлюсь причиной синдрома Флоренс Найтингейл?»
– А вы уверены, что сможете пожертвовать своим свободным временем, чтобы проводить до
– Нет-нет. – Она уселась рядом на заднее сиденье и захлопнула дверцу. – Вы не то и не другое. Говорите адрес.
Всю дорогу они молчали, глядя в разные стороны. Возле самого дома Грэм расплатился с таксистом и повернулся к блондинке:
– Могу я пригласить вас на чашечку кофе?
– Э-э... – Она нервно заправила за ухо длинную прядь волос. – Не думаю, что это хорошая мысль.
– Это хорошая мысль. Поверьте. И кстати, как вас зовут?
Стрельнула глазами из-под челки.
– Настя. Анастасия.
Он улыбнулся, глядя на нее в упор, уже не пытаясь представить, как выглядит.
– Григорий.
Зачем, зачем он привел ее в опустевший дом? Рассеять черную ауру смерти? Но ведь Герман скончался не здесь... Боль, вызванная этой мыслью, была так сильна, что он сложился пополам прямо в прихожей. Рыдания рвали ему сердце.
– Господи!.. – Настя подхватила его под мышки, но не удержала (еще бы!) и рухнула на колени вместе с ним. – Что с вами? Что?..
– Мой отец, – прошептал Грэм. – Он умер. В больнице. Только что.
Он сидел в плаще и грязных ботинках, неуклюже привалившись спиной к стене. Слезы стекали по его щекам и смешивались со слезами девчонки, подобравшей его на улице.
– Я знала, – всхлипывала она, дрожа всем телом. – Я так и знала. А у меня... парень на днях... в автомобильной катастрофе... мы собирались пожениться...
Он обнял ее, усадил к себе на колени. Уткнулся в худое вздрагивающее плечо, вцепился в него зубами прямо через белую болонью куртки и застонал от боли, которая – он знал – не притупится уже никогда.
Однажды у него вышел спор с приятелем. Тот с пеной у рта доказывал, что человек сам хозяин своей судьбы. Тогда он толком не придумал, что возразить. В то время в его жизни еще не было Колина, не было Элизабет. Ему пришлось потерять их, чтобы начать кое-что понимать в этой жизни. И не только их... И вот когда такое происходит – не с кем-то по соседству, а с тобой, – взламывается лед сердца твоего, открываются глаза твои, ты становишься зрячим и уже не задаешь себе этого глупого вопроса: хозяин ты своей судьбы или не хозяин?.. Хозяин, конечно. До тех пор, пока тебе позволяют хозяйничать. Пока от тебя этого ждут. А потом приходит Господь Бог и говорит: «Кхе». И тебе остается только ответить: «Вот я, Господи».
Царство Диониса, транс в бессознательное, наступает тогда, когда факел сознания потушен – и оно, быть может, ценнее, прекраснее дневного сознания с его заботами и мучениями совести. Быть может, здесь настоящая реальность, а «дневные тени» – только тени и призраки? [27]
Грэм протягивает руку, касается в темноте худого плеча.
– Кристиан.
– Да? – сонно спрашивает тот.
– Ты когда-нибудь думал о смерти?
– Да. Часто.
27
Б.П. Вышеславцев. Этика преображенного эроса.