Невская битва

Сегень Александр Юрьевич

Все четверо вошли в какую-то гнилую рощу и увиде­ли колодец. Смутно припомнилось — позавчера они спу­скались туда и что-то кричали в бездонный зев… Подой­дя, он сразу заглянул вниз. Там, глубоко, отсвечивала водная поверхность. Может быть, это другой колодец?

— Встань напротив меня, а вы, свей, друг напро­тив друга, — расставил всех Ягорма. Янис глянул на него и вздрогнул — так и есть! — перед ним был уже не старик, а высокая костлявая старуха со смуглым ли­цом и длинными черными волосами, в которых про­свечивали седые пряди.

— Когда

же это случилось? — удивился он.

— Молчи! — злобно сказала старуха. — Молчи, ибо важнейший для тебя час настал. Сейчас я буду го­ворить со всею Мастемой!

Она положила руки поверх колодезного зева и громко возгласила:

— Анатас кух инев!

Поверхность воды в колодце вздрогнула.

— Лэамас эт оковда!

Янис отчетливо увидел, как уровень воды в колод­це стал быстро понижаться.

— Рефискул эт оков!

После этого вода еще стремительнее стала провали­ваться вниз, бурля и клокоча в неизмеримой глубине.

И вот уже в колодце не видно стало отражения наруж­ного света, пасть его зияла бездонным черным мраком.

— Рефискул эва! — восторженно закатывая глаза, произнесла старуха Ягорма. — Тнатулас эт ирутиром!

«Что же это за язык? — завороженно пытался уга­дать Вонючка Янис. — Угорский?.. Ижорский?.. Ли­товский?..» Но он хорошо понимал, что это и не угор­ский, и не чухонский, и не литовский, а особенный де­монской язык общения с бездной.

— Ро-о-о-о-о-о-о-о… — вдруг пророкотало из мрачной глубины колодца.

— Он зовет, — улыбнулась страшная старуха Янису. — Магнус Эклунд! — Она ударила по плечу Магнуса, и тот вдруг встал на каменную колодезную опалубку, замер на один-единственный миг и — прыгнул в ужасную бездну. Только меч, висящий у него на поясе, звякнул, чиркнув где-то там о стенку скважины.

— Ру-у-у-у-у-у-у… — прогудело из мрачных недр, принимая первую жертву, а уже вторая становилась на край каменной одежды колодца по приказу стару­хи Ягормы:

— Пер-Юхан Турре!

И точно так же, как Магнус, безропотно канул Пер-Юхан, даже и не звякнув ничем напоследок. И вновь адская яма откликнулась удовлетворенным гулом.

— Кончено с ними, — молвила Ягорма. Янис гля­нул ей в глаза и увидел в ведьминых очах ту же без­дну. — Теперь жди.

Они стали ждать. И вот из черной скважины вы-хватилось что-то зеленое, стало приближаться, быст­рее и быстрее, выпрыгнуло и вонзилось Янису в меж-дубровье, вошло в него. Стало тесно в груди, тягостно, но ненадолго — вошедшее быстро распределялось по телу. И второе точно так же вылетело и вошло в него, и вновь стало невыносимо, будто целая толпа народа втиснулась тебе внутрь, гневная и неспокойная.

— Терпи! Сейчас рассядется, — сказала колдунья, видя, как плохо Вонючке Янису. — Терпи, теперь те­бя — трое.

И он напрягся изо всех сил, а его все дмело и дмело из­нутри невыносимо, пучило душами двух загубленных свеев, и невозможно было их исторгнуть из себя, как дур­ной воздух. Все внутри налилось немыслимой тяжестью.

— Свали! — показала старуха на

стоящее рядом дерево. Янис ударил кулаком по стволу, и толстое де­рево покорно, как Магнус и Пер-Юхан, стало валить­ся. Правда, оно было гниловато, ветки так и отскаки­вали, покуда дерево падало.

— Рефискул эт аиролг! — крикнула Ягорма в чер­ный зев скважины. Янис глянул туда и увидел, как во­да вновь поднимается из мракоточащих глубин, и в ушах у него застучало, застучало, застучало…

.. .Как стучало и теперь, утром нового дня, когда он ехал один на своем коне, вновь покинув Ягорму и воз­вращаясь в стан Биргера Фольконунга и Улофа Фаси.

Было или не было все, что теперь казалось черным сном? Но вот ведь и теперь свет нового дня кажется ему не вполне светлым, а будто бы черным. Было ли, не было ли, а вот два свея, Эклунд и Турре, были при нем, а теперь их нет. И внутри у него по-прежнему тес­но, будто и впрямь их души вошли в него, и трудно им разместиться в его неказистом теле.

Он ехал берегом реки Оредежи и видел лебедей, ко­торые казались ему не вполне белыми, а скорее даже совсем черными. Солнечный свет болезненно резал ему взор, хотелось схватить это солнце рукой и бро­сить туда, в прошедшую ночь, в глубине которой зия­ла мраком бездонная скважина.

Эта ночь… Встречей с глубинами ада она только начиналась, потом же длилась бесконечно, полная та­ких забав и утех, которые простым смертным никогда не достанутся.

Он видел!.. Он видел, как старуха сбросила с себя одежды и стала превращаться в молодую ведьму, как восстали ее увядшие груди, как округлились изост-

ренные колени, отвердели дряблые бедра, стал тугим обвисший живот, как разгладилась шея и лицо стало прелестным. Только седые, иссиня-серебряные пряди в длинных черных власах ведьмы не почернели, оста­ваясь такими же. Но все остальное преобразилось на глазах у Вонючки Яниса.

— Узнаешь ли ты меня, жену свою, отныне трие­диный Янис? — спросила она его.

— Узнаю! — воскликнул он, протягивая к ней свои руки.

Долгая, бесконечно долгая у них ночь была… А вот уже и кончилась, и вот он едет в одиночестве. Едет на­встречу подвигу, на который послала его великая кол­дунья Ягорма, сказав: «Ничего не бойся! Ты победишь и привезешь мне его сердце!»

Черное озеро… Она назвала его Липогодским… Там они праздновали эту пятницу тринадцатого июля, день, когда сынопоклонники почитали своего Архангела Га­вриила. .. А они на Черной скале у Липогодского озера играли свою окончательную свадьбу, ибо, как сказала Ягорма, в первую ночь у них была только помолвка.

Теперь он пытался вспомнить, что же было там, на Черной скале, и не мог. Лишь сладострастные об­рывки… лишь вихри какие-то да отзвуки нечеловече­ских, демонских песен… Разве они пили что-то, из-за чего он ничего не может отчетливо вспомнить?.. А мо­жет быть, ему все лишь примерещилось? Но где же тогда границы сна и яви? И вся жизнь его — не была ли она лишь мороком, наваждением, небылью?..