Невская равнина
Шрифт:
— Ружья не дадите, дайте пику… Как ни крути-верти, а наше дело — Гитлера аннулировать…
Отпустил я богатыря, выхожу из зеленого закоулка, а навстречу мальчуган в буденовке — старой, видимо, с головы отца. Он остановился, поглядел на носки разношенных ботинок; выравнивая ноги, выпрямился, козырнул:
— Товарищ капитан! — Он набрал дыхание и звонко отчеканил: — Спрашивают, будет ли обед предоставлен. Докладывает Григорий Никитич Щербаков!
Обед! Я спохватился: и в самом деле —
Шагаю, паренек рядом — рысцой. На вид совсем юнец этот Григорий Никитич. Спрашиваю — кто он, откуда?
Отвечает солидно, баском:
— В список поставили. Ваш ополченец.
Но солидности ему хватило на какие-нибудь два-три шага, и он, поспевая за мной, затараторил. Узнал я, что он новгородский, окончил в своем селе семь классов и, чтобы приодеться, нанялся по вербовке на торфоразработки близ Ленинграда. Но начались воздушные налеты, и он, спасаясь от немецких бомбежек, сам не заметил, как очутился в незнакомом большом городе. Сказали ему: «Это Ленинград».
А сейчас Грацианов подослал ко мне паренька как бы на смотрины. Что, мол, скажу об этаком ополченце — расторопный, но не слишком ли ребячлив? Мне понравилось, что инженер-конструктор, став всего лишь канцеляристом, все больше входит в интересы батальона. Я утвердил паренька посыльным при штабе.
Что же касается обеда и прочих статей распорядка дня, то из дивизии по телефону мне сказали:
— Распустите детей до утра по домам.
«Детей»? Ага, это уже шифровка, диктуемая обстановкой войны.
Чирок привез обувь: кроме ботинок немало и сапог. «Саперы, — сказал я ему, — будут благодарны».
— Контокоррент! — ответил на это Чирок, очевидно не очень вникая в смысл слова, ввернул его, видимо, для шика.
Впервые замечаю, что у моего помощника вздернута верхняя губа. Признак высокомерия, считают физиономисты. Возразить этому в данном случае было трудно.
— А где же ваш компас? — заметил я. — Не заблудитесь без него в городе?
Чирок быстро глянул на меня, но укол стерпел.
— Приберегу для фронта.
— А свисток? Костяной ведь у вас был, редкой работы, грудь украшал.
— Срезал и выбросил, — сказал Чирок, уже раздражаясь. — Я не милиционер, а военнослужащий!
— Не сердитесь, Алексей Павлович, — сказал я миролюбиво. — С кем мне и пошутить, как не со своим помощником?..
Шутки шутками, но уже вечер, а дел невпроворот, и без Чирка их не решить. Взять питание. Сегодня ополченцы пообедают дома, там же, кстати, и переночуют. А завтра? Оденем в военное, значит, обязаны кормить их уже в батальоне. И жилье надо организовать казарменное.
Выслушал меня Чирок, сложил ладони рупором и крикнул: «Ого-го, эй, батальонный!»
Гляжу, позевывая, идет Грацианов. Вот не ожидал. Досталось ему за день писарской работы! Отдохнул бы дома, как все, так нет — сам себе устроил ночное дежурство.
—
Грацианов вопросительно глянул на меня, но Чирок пошел на него грудью:
— Помощник командира батальона приказывает, чего тебе еще? Исполняй!
Я кивком подтвердил распоряжение помощника. А Чирок уже в дверях:
— Эй, Степаныч, заводи машину — по боевой тревоге!
На дворе затарахтел мотор грузовика. Гляжу: тут как тут и Григорий Никитич — уже в пилотке и в армейских ботинках.
Чирок сиял. За хлопотами не успевал даже «Пальмиру» выкурить: зажжет, сделает затяжку и бросит, хватает из кобуры другую папиросу. Уверяет:
— Склады и базы для нужд ЛАНО открыты круглые сутки. К утру будут топчаны для всего батальона. Не верите? Поспорим! На них еще и плотники после работы выспятся.
Чирок выкурил наконец папиросу и продолжал:
— Шеф-повара, считаю, надо брать не из какой-нибудь общепитовской забегаловки, а из «Астории» или «Европейской». Чтоб питание у нас было во! — И он поставил торчком большой палец. — Боеспособность красноармейца, сами понимаете, закладывается в кухонном котле.
Я усомнился: рестораны знаменитые — пойдут ли оттуда к нам кашеварить?
— Пойдут, — сказал Чирок уверенно. — Время военное, какие теперь гости, тем более — денежные? Рестораны пустуют, а у меня и шеф, и еще с десяток поваров при деле будут… Контокоррент!
Оставалось только удивляться Чирку. Ну и хват. С этаким не пропадешь!
Выхожу в сад. Настроение приподнятое, но — ненадолго. Одно-другое в батальоне налаживается, а главное не решено: где программа? Эти «тридцать», как бурав, сверлят мне мозг и ни до чего не досверливаются. Хоть бы комиссар поскорее… Но на мои звонки в политотдел дивизии только и ответ: «Назначен. Будет. Старый коммунист, инженер-строитель. Задерживается на объекте: оформляет консервацию недостроенного жилого дома — это же материальная ответственность, не можем мы человека сорвать с дела!»
Досадно слышать, как будто батальон менее ответственный объект!
Слоняюсь по аллеям сада. Уже появилась, побрякивая колокольцем, сторожиха, и к калитке устремляются последние гуляющие. Но меня звонок не касается. С хозяйкой сада я установил добрососедские отношения. Она терпит присутствие в саду батальона; я, со своей стороны, дал обещание, что от саперов ни ей, ни гуляющим помехи не будет.
— А куст роз раздавили… — заметила женщина, и под ее суровым, словно иконописным взглядов я покраснел, как мальчишка. Впрочем, искреннее мое раскаяние ее смягчило.