Невская равнина
Шрифт:
Потребовал слова Попов, начальник нашего доморощенного проектного бюро. Начал с того, что брезгливо выпятил нижнюю губу.
— Какой-то прошшалыга — я не хочу и знать его имени — пустил дрянной шшепоток о капитане. Постыдно это для нас, ленинградцев. Как путеец могу сказать про капитана только одно: знающий дело командир! — И с высоко поднятой головой старый петербуржец пошел из зала. Перед ним уважительно расступились.
Были и еще ораторы: сказал слово плотник, сказал инженер, сказал ополченец из служащих, замкнул выступления грузчик Гулевский.
Комиссар уже несколько
Усталый, но — не побоюсь выспренних слов — осчастливленный расположением людей, я ложился уже близко к полуночи спать.
— Спокойной ночи, Владимир Васильевич. Спасибо, что поставил мой доклад, — укладываясь, сказал я комиссару.
— Благодари Чирка, — отозвался он, благодушно погружаясь в сенник, как в перину, — это он тебе удружил. А вообще, — добавил комиссар уже серьезно, — моя промашка: следовало сразу же, первым пунктом программы, представить тебя, командира, ополченцам. Но не все ведь и углядишь… Впредь умнее будем.
Позабавило недоразумение, когда в штаб батальона пришла девочка. Первой моей мыслью было: «Делегация из какой-нибудь школы. Пригласить на выступление. Самую смелую послали вперед, остальные таятся за дверью». Однако девочка оказалась вовсе не школьницей. Нахмурив, видимо, для солидности светлые брови над светлыми же голубыми глазами, она объявила:
— Я врач. Назначена в саперный батальон. Кому здесь предъявить документы?
Разговор требовал официальности, и я встал. В документе прочитал вслух: «Капитан медицинской службы…»
Находившиеся в штабе Лапшин, Попов, Грацианов, Коробкин один за другим медленно поднялись…
«Козик» — значилась в документе фамилия. «И в самом деле козлик… Козик-Козлик», — усмехнулся я, видя перед собой маленькую и совсем молодую женщину.
— Разрешите, доктор, представить вам, — заявил я с подчеркнутой вежливостью, — ваших будущих сослуживцев, а возможно, и пациентов.
Тут каждый из присутствующих подошел к медицинскому капитану и назвал себя. Попов со стремительной элегантностью, опережая Коробкина, подал даме стул.
Анна Марковна была украинкой, что обнаружилось уже в ее говоре. Отвечая на вопросы, коротко рассказала о себе. Юной колхозницей из черниговского села она отважилась для продолжения образования поехать в Ленинград. Окончила медицинский институт и, получив звание капитана, попала к нам.
Слушая будущего соратника, мужчины сели, завязался общий разговор. Я упомянул, что в гражданскую воевал за Советскую Украину, полюбил украинцев, их быт, нравы, их культуру. Причмокнув от кулинарных воспоминаний, назвал знаменитый украинский борщ, домашние колбасы, вареники с вишнями…
— Воны, бачьте, ще смэтаной полыти, — уточнила украинка и впервые улыбнулась. Обнаружилось, что Козик и на язык остра, и хохотунья. Подтрунивая над собой, рассказала, как при поступлении
Рассказ, переданный с юмором, вызвал общее веселье.
А тут подоспел и комиссар.
— Так, так, следовательно, дочкой обзаводимся… — И он присел напротив девушки. — Добре, добре. Анна — это значит Ганна?..
Козик в ответ на ласку окончательно расцвела.
— Ну-ка, где у нас Чирок?
— Я здесь, товарищ комиссар! — И помпохоз вынырнул из-за двери.
— Экипировать батальонного врача.
— Есть! — Чирок увел девушку, но вскоре прибежал озадаченный.
— Сапожник спрашивает: как быть? У него нет колодок на детскую ногу.
Я вмешался:
— Вас ли, товарищ Чирок, учить ловкости, находчивости? Потребуйте от сапожника, чтобы пошевелил мозгами. В армии не может быть ответов «нет» или «не могу».
— Сапожки чтоб сшил не только по размеру, но и по ее вкусу, — сказал комиссар. — Наверно, захочет каблучок повыше. Да кожевенный товар сам выбери — женской ноге требуется помягче.
Чирок кивнул, но с места не двинулся.
— Ну? — нахмурился Осипов. — Неужели не уразумел?
— С сапожками ясно, товарищ комиссар. Но ведь ей юбку защитную надо сшить. А из чего? У меня на складе обмундирование мужское в комплектах.
Осипов развел руками — и ко мне:
— Видал ты бедненького: «Ах, пожалейте…» Ладно, даю тебе, Чирок, совет. Возьми балахон, в который ты меня, на смех людям, в бане обрядил…
— Я не обряжал, — смутился помпохоз, — вы сами.
— Не перебивай. В балахон не только девушка — пара дюжих мужиков влезет. Распусти балахон на материал и поставь портного кроить. Получатся и юбка, и гимнастерка врачу, а у тебя еще лоскутья останутся — заплаты ставить… Понятно?
Одели, обули врача за один день. А когда Козик приступила к обязанностям батальонного врача, ну и цепкой оказалась особой: уходила меня заявками и требованиями на всякого рода медицинское оборудование, приборы, стерилизаторы, перевязочные материалы, лекарства, медицинские сумки для санитарок, даже особое белье пожелала иметь для раненых… И не угомонишь ведь этакого живчика: врачу лучше знать, что ему необходимо для выполнения работы.
Кончилась неделя существования батальона, пошла вторая — вдруг Козик взволнованно: «Бачьте, у червоноармейцев наших — цинга!»
Я усмехнулся: «Скороспелые суждения скороспелого врача». И строго:
— Не надо страшных слов. Цинга, как известно, болезнь полярного севера.
А девчонка как вскипит… Глазки-незабудки уже как темные омуты, в голосе и слезы, и негодование. Потащила меня к себе в медчасть, тычет пальцем в журнал приема больных. Но в записях ее, как и в объяснениях, я ничего не понял. Козик беспомощно развела руками, и взгляд ее в это мгновение можно было понять только в одном варианте: «Эх ты, дубина стоеросовая!»