NEXT-3: Дюбин снимает маску
Шрифт:
— При евроотделке любым не кроют, — с важностью профессионала заметила девчонка.
— А мы сделаем не евроотделку, пойдем азиатским путем, — смешливо предложил «хозяин». — Согласна?
Малярша подумала, почему-то окинула вопрошающим взглядом бидоны, бутыли и мешки. Потом, видимо, приняв окончательное и бесповоротное решение, она строго поглядела не неуча, ничего не понимающего в малярном искусстве.
— Каким путем не ходи, от колера зависит ваше психологическое расположение. И — физическое тоже.
Лавра изрядно забавляла беседе
— Да ну? Неужто правда?
— Давно доказано. Холодные тона бодрят, настраивают на деловой лад. Теплые — наоборот, расслабляют. Тем более, в спальне.
— Вот даже как? — непритворно удивился Лавр. — Навесила ты мне проблемку! С одной стороны, в спальне нужно расслабляться. Но, с другой, нередко приходится быть сильным и бодрым.
Девчонка хихикнула, но не покраснела и глазенки не опустила. Ничего не скажешь, современная телка! Растерялся Лавр. Дожил старикан, ляпает непристойности.
— Это зависит от того, с кем спать и какой темперамент.
— Интересно получается! Раньше мы и спали и размножались без учета колера.
— Потому-что раньше не было такой стрессовой нагрузки, — профессорским тоном продекламировала малярша. — Не требовалось релаксировать.
— Чего не требовалось? — не понял Лавр.
— В переводе — расслабляться. Все было ясно. Шел в магазин и знал, что масло — три пятьдесят, кефир — тридцать копеек, «жигулевское» мужу — тридцать семь, картошка — десять. А сейчас идешь и — еждневный стресс. Вернешься домой, а тут тебе стены, к примеру, темно-красные или краплаковые. Опять стресс!
— Согласен! Значит, угнетающего краплака не надо... А вообще, погоди. Позвоню невесте — пусть сама решает про спальный колер.
— И еще решите про краскопульт.
— А что, он тоже давит на психику, — невольно рассмеялся Лавр. — Удивительное несоответствие!
— Краскопульт влияет и на психику маляра и на скорость его работы. Санек, ну, маляр из Орши, одолжил на время краскопульт, возвратил неочищенный. А в нем засохла краска в подающих трубках. Попробовали расковырять — куда там, не поддалась... Придется покупать новый.
— Может, лучше пылесос, Помнится, раньше советские пылесосы умели белить. Для этого труба к заднему месту цеплялась, к выхлопу.
— Раньше умели, сейчас разучились.
— Уговорила, профессионалка. Допиваю кофе и — рысью за пультом.
— О колере тоже не забудьте!
— Обязательно! Психологический настрой в спальне имеет сейчас для меня огромное значение. По сравнению с ним все остальное — чепуха...
Проводив разбитную молодку смешливым взглядом, Лавр снова позвонил сыну. И снова безрезультатно...
Глава 23
Федечка немного постоял перед проходной. Той самой, которая, если верить песне, кого-то куда-то вывела, а его — введет. Нерешительности не было — все сомнения остались в Москве. Просто он еще раз продумывал предстоящую
Вообще-то продумывать нет нужды. Потому-что неизвестно, как поведет себя директор, какие виражи заложит, какие требования обрушит на свалившегося на его голову инвестора. Вполне может послать его куда подальше.
В проходной, за остекленной перегородкой — два вохровца. Пожилой и молодой. Пожилой равнодушно поглядел на незваного посетителя, молодой оскалился в ехидной улыбке. Дескать, узнал наглого очкарика, которого недавно, при попытке проникнуть на охраняемый об"ект, вышиб на улицу.
— Там пропуск заказан на Лаврикова, — Федечка склонился к окошку, показал раскрытый паспорт.
— Лавриков? Поглядим... Леонов, Луковичный, Сидоренко... Ага, есть такой! Иди.
На паспорт — ни малейшего внимания. Будто у парня на лбу написано, что он — Лавриков, а не Сидоренко.
— Не подскажете, как найти директора?
Простой вопрос задан со значением. Посетителя не интересуют ни мастера, ни начальники цехов, ни даже главный инженер. Все это — шушера. Его уровень — только один директор.
— Сразу упрешься в кирпичный корпус, через железную дверь на второй этаж. Там спросишь...
На второй этаж Федечка не поднялся. Притормозил возле открытых дверей, ведущих в один из заводских цехов. Осторожно заглянул. Вполне современное оборудоване. По ленте конвейера, на подобии солдат в строю, плывут одномастные бутылки. Автомат впрыскивает в них какую-то жидкость, второй завинчивает пробки. Рабочий следит за порядком конвейре, второй, наверно, наладчик, что-то подвинчивает-подкручивает.
— Господин Лавриков, вам — на второй этаж!
Ехидный вохровец стоит за спиной, покачивает черной палкой.
— Извините, заблудился, — вежливо отозвался Федечка, открывая тяжелую дверь, ведущую на лестницу.
Секретарша беспрепятственно пропустила его в кабинет. Даже не спросила: кто и по какому вопросу? Или здесь все на распашку, или внешний вид молодого бизнесмена вызывает чувство доверия.
Кабинет, как кабинет. Деловая, без излишеств, обстановка. Стол, заваленный чертежами и бумагами, несколько жестких стульев, непременный компьютер устаревшей марки, старомодный ламповый приемник.
Мамыкин по хозяйски открыл дверь, прошел к тумбочке, выключил приемник.
— Лавриков Федор Федорович? — устало вздохнув, осведомился он. Дескать, осточертели ревизоры и аудиторы, мешают работать, дергают, донимают разными каверзными вопросами. — Я не ошибся?
— Не, не ошиблись... Здравствуйте.
— Тогда садитесь.
Не поздоровался, не представился. Как обращаться: товарищ директор или господин директор? Впрочем, разговор только начался...
— Можно, я постою?
— У меня — геморрой, это понятно, — доброжелательно посетовал Мамыкин. Когда это требовалось, он мог быть и суровым, и доброжелательным, и холодно вежливым. — А у вас-то что? Неужели — тоже болезнь? В таком возрасте?