НеЯ и другие рассказы
Шрифт:
Вовка принял эти слова за комплемент, улыбнулся, – ты думаешь!?
– Попробуй.
Поезд начал притормаживать. Вовка посмотрел в дырку в разбитом окне и сообщил, – Евдаково ща будет.
Иван тяжело вздохнул, – следующая моя.
– Так ты думаешь, у меня получится? – переспросил Вовка увлечённый вдохновлённый поддержкой Ивана.
– Конечно, только потренируйся, там что сказать, что сделать….
– А, если ещё обкуриться перед комиссией, – то ли спросил то ли, предложил Вовка.
– Нет, – отрезал Иван, – это они сразу усекут, там же не все
– Да, – согласился Вовка, – хотя я слышал, у нас один пацан обкурился, так его с комиссии в психушку отвезли. Есть же мастера!
Поезд остановился, и стало тихо. Вдруг, Вовка испуганно дёрнулся.
– Ты чего? – спросил Иван.
– Ты слышал?
– Что?
– Кричит кто-то на улице, пьяные что ли.
Откуда-то с улицы четко донёсся девичий крик о помощи. Иван быстро открыл двери тамбура, выглянул на улицу и увидел, как в заснеженной ночи, на белом перроне, здоровый парень избивал девушку, а на не большом расстоянии от них стоял другой молодой человек и наблюдал за сценой.
Вовка выглянув из вагона вслед за Иваном и увидев избиение, тревожно произнёс, – оба-на! Разборки какие-то.
– Угу, – согласился Иван, и тут же скинув с себя шинель, спрыгнул на перрон и кинулся на помощь девушке. Он подлетел к обидчику и ударил его кулаком в голову, тот отлетел в сторону и упал. Девушка быстро поднялась и плача отбежала, а её поверженный истязатель тут же вскочил на ноги и бросился на Ивана, схватил его за грудки и повалил на снег. В борьбе они катались по перрону с переменным преимуществом, наконец, Иван оказался сверху парня и, прижимая его коленями к земле, стал наотмашь бить кулаками по лицу. В это время к дерущимся подбежал стоявший в стороне молодой человек и сзади ловко вонзил нож в спину Ивана, тот замер, обмяк и повалился на бок, а два парня и девушка вместе убегали прочь.
Поезд тронулся, испуганный Вовка, наблюдавший за всем происходящим из тамбура, стоял как заворожённый, наконец, он сорвал стоп-кран, поезд затормозил. А Иван, лёжа на снегу, лицом вниз, представлял себе последнюю картину своего возвращения домой.
В пустой комнате на столе с объедками и грязной посудой стоял гроб, в гробу в солдатском обмундировании лежал Иван, над ним в слезах и с горящей свечкой в руках, склонилась Мария Николаевна. Иван из последних сил, приподнял голову и обратился к матери, – ну, что же вы мама, хороните меня заживо…, – после этих слов он потерял сознание и упал на спину.
Некоторое время спустя. В морг центральной больницы, вошли два патологоанатома и, деловито осмотрели несколько трупов.
– Ни фига себе «жмуриков» навезли! – возмутился один из них.
– Так же как и в прошлый раз, после нового года, – спокойно ответил второй и подошёл к одному из тел, провёл рукой над животом трупа – ну, что, здесь вот так… и вот так, – сказал он.
– Ясно, – согласился первый и спросил, – когда будем резать?
– Куда ты спешишь Коля? Расскажи лучше, как Новый год встретил?
– Весело встретил, – ответил Коля, – с трудом в себя пришёл.
– А я спокойно, сели выпили, потанцевали…
– Снова
– Да нет, особо не пили, – важно ответил коллега, – хотя тесть был, вон, – он показал на труп Ивана, лежащего в стороне, – как тот…. Кстати, – возмутился патологоанатом, – этого «жмура», почему так долго не забирают!?
Коля внимательно посмотрели на Ивана, – так, сирота же, некому забрать, – пояснил он, – из детдома был, здесь в Подгорном, туда из армии и возвращался, дембель.
– Но этот детдом я слышал, осенью закрыли, – разочаровано сказал второй патологоанатом и серьёзно спросил, – он, что, теперь здесь будет жить?!
Медики засмеялись.
– Да нет, – ответил Коля, – завтра обещали зарыть уже.
– Ну, слава Богу, а то скоро завоняет…
Кладбище. Белое заснеженное кладбище и чёрные кресты. Медленно, большими хлопьями падал снег и тишина. Слышен только не весёлый крик ворон, сидящих на деревьях, однообразных крестах и оградках. Два угрюмых могильщика только что закопали гроб, утрамбовали своими кирзовыми сапожищами глину у креста и обсыпали могилу песком.
На кресте, сваренном из стальных труб, была прикреплена деревянная табличка, выкрашенная в чёрный цвет, с аккуратной надписью, белыми буквами, «Иван Гаврилович Костров 08.1978- 12.1998».
Закончив работу, мужики взяли свои лопаты и собрались уже уходить. Но тут один из них остановился, как будто бы что-то вспомнил, достал из кармана школьный мелок и на табличке, ниже дат, приписал, «Сирата». После этого могильщики закинули лопаты па плечи, как солдаты ружья, и пошли прочь.
Сияна – блюз
По дороге обратно мы рассматривали фотографии. Лена, моя жена, разглядывала их по одной и передавала мне. На снимках в основном была запечатлена Оксана – в разном возрасте. Вот Оксана в коляске, в песочнице, на велосипеде и в парке с мамой. Я вёл машину, в одной руке держал руль, а в другой – фото, которые мне передавала Лена, смотрел на них и возвращал обратно. Меня не покидало ощущение, что женщина, мама Оксаны, мне знакома или кого-то напоминает, чем я и поделился с женой.
– Ты знаешь, у меня такое впечатление, что я эту женщину где-то видел.
Лена пожала плечами.
– Оксана очень похожа на свою маму, – спокойно сказала она.
– Да, это так, – согласился я с женой, принимая от неё очередное фото. Оно было не цветным, как все предыдущие, а чёрно-белым, и на нём словно нарисованы юноша и девушка на фоне большого щита с надписью «Пионерский лагерь «Огоньки». Я спокойно смотрел на изображение пару секунд, перевёл взгляд на дорогу, снова опустил глаза на фото. И в этот момент произошло невероятное открытие: вдруг я все понял. Понял, как наше с Леной судьбоносное решение переплелось с моим неосознанным, «вытесненным» прошлым, а возможно, и было им продиктовано. В один момент яркий отрывок моей юности пролетел перед глазами: в деталях и красках, со всеми переживаниями, радостью и болью.