Нейро-панк
Шрифт:
Сам Пацци был жив. Потрясенный не меньше Соломона, он застыл рядом с инвалидным креслом, раздавленный окурок все еще дымился возле его лакированного ботинка. Но в наполнившем комнату пороховом тумане этот крошечный дымный язычок был практически незаметен. Где-то со стены едва слышно сыпалась цементная пыль.
Может, Пацци и был хладнокровен, как вожак волчьей стаи, но произошедшее сбило его с толку не меньше, чем Соломона. Глаза, обычно холодные и серые, расширились, в них плескалось удивление и что-то еще, сродни настоящему неприкрытому ужасу.
Но он быстро придет в
Возле инвалидной коляски лежал труп того, кто успел раньше всех, парня с развороченным подбородком. В его вытянутой вдоль теле руке все еще был зажат пистолет. Выполнив свою задачу, пистолет стал казаться простой и обыденной вещью сродни позабытой игрушке. Соломон уставился на него, и пистолет вдруг стал увеличиваться до тех пор, пока не стал самой большой вещью во Вселенной. Соломон смотрел, не мигая и не дыша. Они с Пацци все еще пребывали в каком-то странном трансе, и Соломону казалось, что даже резкое движение его глазных яблок может вернуть течение времени в его привычное русло.
Пистолет на полу. До него около метра и он возле левой ноги Соломона. Если резко нагнуться… Ноги его все еще привязаны к инвалидному креслу, не сделать и шага. Но если нагнуться, припав на колено и протянуть руку… Может, он опередит Пацци на секунду или полторы. А может, просто скользнет ладонью по металлу, не в силах вырвать его из мертвых пальцев. И шприц, крохотной осой выпорхнувший из кармана пиджака Пацци, навек погрузит его в непроглядную темноту.
Настоящий Соломон Пять решился бы. Он привык полагаться на свою реакцию, на свою силу. Он дрался до последнего даже тогда, когда ситуация казалась совсем скверной. Его уверенности очень не хватало тому Соломону, которому пришлось занять изношенное тело детектива Пять.
Соломон бросился к пистолету.
Успел заметить, как дергается Пацци, но даже не повернулся в его сторону. Сейчас он смотрел только на пистолет в мертвой руке. Ему казалось, что он уже чувствует холодную металлическую рукоять в собственной ладони, каждую ее шероховатость и острую грань. Надо только…
Соломон ударился коленями об пол, боль сжала его правую ногу зазубренными щипцами для колки орехов и захрустела костями. На эту боль можно не обращать внимания. Надпочечники, повинуясь команде мозга, впрыснули в его тело дозу адреналина, которая отгородила боль бронированным стеклом, сделала ее едва заметной и неважной.
Протянуть руку…
Пистолет выскользнул из руки мертвеца легко, пальцы остались мягкими и послушными, почти не сопротивлялись.
Времени на то, чтоб привыкать к его весу, не было, едва взяв оружие в руку, Соломон направил его на Пацци. Тот стоял совсем рядом, шприц блестел в руке крохотной замороженной молнией. Наверно, шприц стремительно двигался по направлению к шее Соломона, но сейчас весь мир замер. Все второстепенные его объекты стали прозрачными, стеклянными. Сейчас они были лишь декорациями, обрамляющими сцену. На сцене остался только сам Соломон, пистолет в его руке – невероятно медленно поднимающийся - и нависающий над ним Пацци.
Пистолет весил сотни
Выстрел прозвучал совсем негромко. Просто гулкий хлопок. Но Пацци отшатнулся, выронив шприц, стекло жалобно звякнуло, ударившись об пол. В воздухе поплыл едкий запах, от которого Соломона замутило с новой силой. Но это был не запах горелого мяса, как ему показалось сперва, а запах тлеющей ткани на костюме Пацци. Оказывается, дорогая ткань отвратительно пахнет, когда тлеет.
Региональный вице-капореджиме недоуменно уставился на уродливую дыру в своем пиджаке. Выглядела она действительно очень неприятно, ни один портной не возьмется исправить. Пацци некоторое время смотрел на нее, даже, кажется, хотел пощупать пальцем. Но не успел. Силы покинули его, очень быстро, вылились подобно вину из пробитой бутылки. Он зашатался, попытался схватиться рукой за подлокотник нейро-терминала, но не смог даже этого. Рухнул на пол, едва не сорвав с кронштейна дисплей. Ноги его поджались к животу, по засыпанному цементной перхотью полу поползло из-под дорогой серой ткани что-то темное и жидкое, превращаясь в комковатую грязь.
Соломон, не выпуская пистолета, развязал ремни, удерживающие его ноги. В голове все еще звенело, но кое-как подняться он смог. Ужасно болела правая нога, коленом которой он ударился об пол. Но пистолет в руке уже не дрожал.
– Сеньор Пацци! – позвал Соломон негромко, - Сеньор Пацци!
Пацци был жив. Он поднял на Соломона глаза, такие же насмешливые, как и прежде. Разве что металл в них чуть потускнел. Стал похож на долго не чищенное столовое серебро.
– Что вам угодно, сеньор детектив? Постарайтесь не злоупотреблять моим вниманием… Видите ли, мне немного нездоровится.
Шприц лежал в нескольких сантиметрах от подрагивающих кончиков пальцев с безукоризненным маникюром. Соломон раздавил его подошвой ботинка, испытав удовлетворение от тихого хруста.
– Должно быть, вас просквозило, - сказал Соломон, едва удерживая стремительно обмякающее тело в вертикальном положении, - В Фуджитсу всегда был прохладный климат. Зря вы сюда приехали.
– Не беспокойтесь, сеньор… - Пацци поперхнулся, в горле у него что-то булькнуло, - Скоро… Скоро я окажусь в местах, где несравнимо теплее. Пожалуй, я заслужил это… Небольшой… отпуск.
Соломон с удовольствием понаблюдал бы, как жизнь медленно покидает Пацци, как он превращается в сверток из материи и плоти, бесчувственный и неподвижный, но оставался один вопрос, на который надо было получить ответ.
– Кто вам сдал меня? – спросил он, направляя пистолет в лоб умирающему.
– Что?
– Кто рассказал вам про бомбу в моей голове?
– Ах, это…
Пацци попытался улыбнуться, его губы двигались необычно резко, дергано, точно организм постепенно терял управление мелкими мышцами. Когда он заговорил, голос, когда-то звучный и мелодичный, походил на шепот чахоточного больного.