Нейро-панк
Шрифт:
– Он использовал нейро-бомбы, свое самое серьезное оружие, - сказало Энглин многозначительно, - Ради тебя. А ведь это не пшик из бутылки. Он стал врагом Мафии. Он привлек к себе внимание множества людей. Хотя именно чужое внимание нужно ему менее всего. Он ведь мог тебя просто бросить там, да? Позволить коновалам Мафии разобрать твой мозг по кусочкам, как мозаику. А сам бы нашел другую игрушку. Что ему стоит?
– А вместо этого он заставил пятерых джентльменов продырявить себе голову, - Соломон вновь достал узкий серебряный портсигар Франчезко Пацци и вытряхнул из него сигарету, - Он психопат, Энглин. Он наслаждается
Но Энглин, кажется, отличалось настойчивостью во всех своих ипостасях.
– Ты сам говорил, что он психопат другого рода. Он хищник, бьющий один раз и наверняка. Не выходящий из тени. Скользкий и до крайности осторожный. Такие не устраивают праздничный фейерверк с приглашенными мафиози. И вместо того, чтоб найти новую жертву, как он обычно поступал, нейро-маньяк вдруг изменил правила игры. Это о чем-то ведь говорит, так? Давай подумаем, о чем же.
Соломон выпустил дым под потолок. Табак горчил на языке, а дым изо рта вырывался рваными клочьями, как из старого и разношенного автомобильного глушителя. Надо же, отвык курить за столько лет…
– Он не просто охотник, Энглин. Он безумец, фиксирующийся на своей цели, как ракета. Видимо, жертва, чьей жизнью он живет, на какой-то момент становится для него фетишем, к которому он намертво прикипает. Объект извращенной и безумной любви, - Соломон усмехнулся, но смешок превратился в отрывистый кашель, - Он действительно наслаждается болью и отчаяньем. Но он не просто уличный убийца и вор, он изысканный гурман, знающий цену деликатесам, его не прельщают объедки. Ему нужны мои боль и отчаянье. Мои и только мои. Поэтому он выжмет меня до капли.
– Бутылку дорогого вина не оставляют недопитой, - кивнуло Энглин, морщась от табачного дыма, - Хотя ты уже стал настолько кислым, что скорее похож на уксус, чем вино. Конечно, повода для радости нету, но ведь, как говорится, даже у каждой палки есть два конца!
– Угу, - Соломон с отвращением взглянул на сигарету в собственной руке и вновь затянулся, - Только иногда с одного конца у нее приклад, а с другой – дуло. А ты слишком поздно понимаешь, каким именно концом она на тебя смотрит.
Смотрит…
Соломона тряхнула изнутри короткая и острая, как удар током, судорога.
Нейро-маньяк, во всех смыслах укравший его мысли, не станет далеко уходить от жертвы. Он всегда будет держаться где-то рядом, незаметный и бесшумный. Смотреть за ним, наблюдать за последними минутами существования Соломона. Возможно, он следит даже сейчас. Какой-нибудь мощный бинокль…
Соломон отодвинулся от окна, в котором была ночь. Здесь, на окраине, ночь была другой, глубокой и пугающей. В ней не было россыпи неоновых светлячков, к которым он привык, не было верениц уличных фонарей, похожих на растянутые вдоль улиц нитки бус. Только пустота, только отсутствие всего сущего. Как внутри него самого.
Соломон переставил стул так, чтоб сидеть подальше от оконного проема. Занавесей в захламленной квартире Энглин не было, оттого всякий, сидевший напротив окна, должен был представлять собой превосходную мишень. Впрочем, одернул он себя, это пустая предосторожность. Оружие этого парня – не винтовка.
Энглин сразу поняло предмет его беспокойства.
– Хвост отсечь не пробовал? – спросило оно, шутливо дергая себя за вихры и изображая растущий из затылка
Разумеется, он пробовал. Прежде чем зайти в знакомый дом, Соломон несколько часов пытался поймать неуловимого преследователя. Делал резкие повороты, прятался в густой темноте переулков, менял направление, подолгу застывал под прикрытием заборов, в общем, использовал все старые трюки детективов Транс-Пола. Но так никого и не увидел. Если нейро-маньяк и шел по его следу, он делал это столь виртуозно, что тягаться с ним Соломон не мог. Не то, что от него осталось. Будь он самим собой, выход бы нашелся. Настоящий Соломон, с его чутьем, с его охотничьим хладнокровием, выдержкой и логикой что-нибудь придумал бы. Он всегда придумывал.
– У меня осталось не более дня, - прошептал Соломон, забыв о присутствии Энглин, - И самое паршивое то, что мне некому довериться.
– Как на счет твоих приятелей из Транс-Пола?..
– Я не знаю, кого из них можно считать приятелем. Комиссар Бобель работает на Мафию. Это я знаю наверняка. Подумать только, сам глава Транс-Пола – мафиози! Что тогда можно сказать про его подчиненных? Кому из них я могу верить? Я ведь и самому Бобелю доверял без малого десять лет…Если Транс-Полом командует Мафия, как знать, кто еще у нее на поводке? Может, половина детективов нашего участка?
– А тот, с которым ты приходил? Детектив Шкаф?
Баросса. Верный приятель, старый пират. Всегда плечом к плечу, всегда рядом. Может, он уже мертв. Лежит на грязном полу нейро-клиники, брошенный своим товарищем, с дырой во лбу. А если нет? Если он все еще ищет Соломона? И если ищет – для чего? Из уважения к памяти своего бывшего коллеги, Соломона Пять, которого больше нет? Или он в одной упряжке с Бобелем? Ведь как ловко он умудрился прихватить Соломона с собой на облаву в нейро-клинике… Будто знал, какая участь ему там уготовлена.
«Только не Баросса, - сказал внутренний голос, и получилось это глухо, как будто звучал он в пустом выжженном бункере, а не в человеческой голове, - Ты знаешь его много лет. Это же Баросса. Он всегда был честным детективом и надежным товарищем. Такие не предают».
«Глупец, - фыркнул другой голос, холодный и насмешливый, похожий на голос покойного Пацци, - Ты все еще пытаешься пользоваться глазами в мире, где иллюзий давно стало больше, чем реальных вещей. В мире, где форма не значит ничего, а содержание – и того меньше. В этом мире, в Городе Серого Камня, люди меняются душами по настроению. Здесь давно стало модно быть не собой, а кем-то другим. И ты еще осмеливаешься говорить о дружбе, о постоянстве? Что такое «Баросса»? Имя, сочетание звуков. Щелчок нейро-корректора – и он станет незнакомым тебе человеком. Ты ничего не знаешь о том, что творится у него внутри. Или о том, что будет твориться через минуту».
Этот второй голос был прав. Пока он не может доверять даже Бароссе. Даже Энглин, если на то пошло. Соломон осторожно взглянул на приютившее его существо.
Энглин терпеливо сидело на стуле, ожидая его ответа. Руки оно по-женски скрестило на груди, да и выражение обеспокоенности, не сходившее с его лица, едва ли подходило мужчине. Мягкий взгляд темных, как брусничный чай, глаз, внезапно успокоил его. Револьвера в руках Энглин не было. В течение всего разговора оно вертело оружие в руках, явно тяготясь его грозным весом и наконец отложило на кофейный столик.