Нейромантик
Шрифт:
– Ты был прав, – сказал Кейс Малькольму.
– Дверь на мостик заперта, – отозвался с противоположной стороны комнаты сионит.
Свет в комнате померк, вспыхнул, померк опять.
Кейс вырвал из щели конец распечатки. Сплошные нули. Обвел бешеным взглядом гостиную, декорированную в коричневых и бежевых тонах, полную переплетающихся и плывущих друг через друга колец бумаги.
– Это ты балуешься со светом, Зимнее Безмолвие?
Над головой Малькольма скользнула в свое гнездо панель, открыв экран небольшого монитора. Малькольм боязливо вздрогнул, утер со лба пот тыльной стороной затянутой в перчатку руки, повернулся и посмотрел на экран.
– Ты понимаешь по-японски, друга?
По засветившемуся экрану побежали строки сообщений.
– Нет, – ответил он.
– Мостик – автономный модуль,
Сионит натянул на голову шлем и захлопнул замки застежек.
– Что? Он отваливает? Черт!
Кейс оттолкнулся ногами и пронеся сквозь перепутанную массу распечаток.
– Мы должны открыть эту дверь, Малькольм!
В ответ Малькольм только постучал пальцем по стенке шлема. Сквозь небьющееся стекло Кейс увидел, что губы сионита беззвучно шевелятся. Из ячеек пурпурной хлопчатобумажной сетки, в которую пилот упрятал свои дреды, выплывали жемчужные капли пота. Малькольм выхватил шлем из рук Кейса и мягко, но настойчиво надел его на положенное место и прихлопнул ладонью замки. Как только скафандр герметично закрылся, в левой части лицевого щитка в шлеме Кейса вспыхнул микромонитор.
– Я японский секу хреновато, – раздался в наушниках скафандра голос Малькольма, – но шлюпка, типа, отваливает, и отваливает неправильно. – Пилот пальцем отметил на экране несколько строк. – В модуле мостика не закрыты замки шлюза. Расстыковка с открытой дверью.
– Армитаж! – Кейс ударил кулаком в дверь. Отдача швырнула его кувыркающееся тело в облако распечаток. – Корто! Не делай этого! Нам нужно поговорить! Нам нужно…
– Кейс? Я слышу тебя, Кейс… – голос в наушниках здорово напоминал прежнего Армитажа. Нечеловечески спокойного. Кейс прекратил ломиться в закрытую дверь и замер, но его голова в шлеме, завершая прерванное движение, ударилась о стену.
– Извини, Кейс, но так надо. Кто-то из нас должен уйти отсюда живым. Один из нас, чтобы дать показания. Если мы все отправимся вниз, то все это здесь и похоронят. Я уже разговаривал с нашими ребятами и всем им рассказал. Про Гирлинга и остальных. И я сумею сделать это, Кейс. Я уверен, что сумею. Долечу до Хельсинки.
Внезапная тишина заполнила шлем Кейса подобно разреженному газу.
– Но это будет не так просто, Кейс. Очень трудно, черт возьми. Потому что я ослеп.
– Корто, остановись. Подожди. Ты же ослеп! Ты не можешь лететь! Ты врежешься в эти чертовы деревья. А ведь тебя стараются достать, Корто. Богом клянусь, твой люк оставили открытым. Ты умрешь и никогда уже не сможешь добраться до них и сказать правду, а мне нужен фермент, нужно название фермента, дружище…
Кейс кричал, срываясь на истерику. Барабанные перепонки Кейса болели от его же собственных воплей, грохочущих в наушниках.
– Помни, чему нас учили, Кейс. Это все, что у нас осталось.
Голос оборвался, и шлем наполнился невнятным бормотанием, рыком статических разрядов, воплями падающих с неба участников «Броневого кулака». Прозвучали обрывки русской речи, после чего незнакомый голос, очень молодой, с акцентом Среднего Запада, крикнул:
– Мы падаем. Повторяю: «Буря в Омахе» падает, мы…
– Зимнее Безмолвие, – Кейс тоже орал, уже совершенно не сдерживаясь, – ты не имеешь права поступать со мной так!
Слезы сорвались с его ресниц и заплясали перед лицом подобно каплям жидкого кристалла. «Ханива» вздрогнула, сотряслась, будто в ее корпус врезалось что-то мягкое. Кейс представил себе, как спасательная шлюпка освобождается из объятий корабля, оттолкнувшись от его корпуса миниатюрными расстыковочными взрывами, секундный вихрь извергающегося через открытый люк воздуха вырывает тело Корто из кресла, и все это под аккомпанемент аудиозаписи последних минут эфира «Броневого кулака», услужливо проигрываемой полковнику Зимним Безмолвием.
– Нужно поспешать, чувак, – Малькольм еще раз взглянул на монитор. – Люк открыт. Безмолвие отключил систему безопасности, отвечающую за аварии, связанные с разгерметизацией.
Кейс попытался вытереть слезы. Его перчатка глухо стукнула о прозрачный лицевой щиток.
– Яхта типа держит воздух, но босс уволок вместе с мостиком пульт управления захватами. «Маркус Гарвей»
Но Кейс видел перед собой другое: бесконечный полет Армитажа по орбите вокруг Вольной Стороны, сквозь вакуум, через холод и мрак. Неизвестно почему, но Армитаж при этом представлялся Кейсу в длинном черном полувоенном пальто, широкие полы которого распахнулись и неподвижно висят по сторонам, как крылья огромной летучей мыши.
17
– Ну как, нашли то, за чем ходили? – спросил конструкт.
«Куань одиннадцатой степени» заполнял пространство между ними и айсом «Тесье-Ашпул» гипнотически замысловатыми сочетаниями радужных полос, тончайшими, изумительной красоты узорами, напоминающими те, что рисует на оконных стеклах мороз.
– Зимнее Безмолвие убил Армитажа. Выбросил его в космос в спасательной шлюпке с открытым люком.
– Круто, – заметил Котелок. – Надеюсь, этот ублюдок не был твоим близким другом?
– Он должен был сказать, как мне избавиться от капсул с токсином.
– Значит, Зимнему Безмолвию это тоже должно быть известно. Тебе остается надеяться только на это.
– Не очень-то верится, что эта тварь захочет мне назвать состав фермента.
Излюбленная конструктом аппроксимация смеха заскребла по нервам Кейса, как тупая бритва.
– Может, ты наконец-то поумнел?
Кейс ударил пальцем по клавише симстима.
На индикаторе оптического чипа значилось: 18:27:52. Вот уже целый час, наслаждаясь отдыхом, который обеспечивал ему принятый Молли синтетический эндорфин, изгоняющий бетафенетиламиновый отходняк, Кейс следил за ее передвижениями по лабиринтам виллы «Блуждающие огни». Боль в ноге Молли исчезла, ощущение было таким, будто она бредет по неглубокому бассейну с теплой водой. «Браун» сидел у Молли на плече, вцепившись в полиуглеродный пластик ее трико тонкими манипуляторами, похожими на мягкие хирургические зажимы.
Стены коридора теперь были сплошь стальные, состоящие из сегментов, заляпанные потеками эпоксидного клея в тех местах, где с них сорвали покрытие. Присев на корточки, спрятав лицо, в костюме «Новых», в точности повторившем цвет серых стен, Молли с иглострелом на коленях успешно укрылась от рабочих – пары высоких африканцев, прокативших мимо в гондолообразном кузове автомобильчика.
Негры были обриты наголо и одеты в одинаковые оранжевые комбинезоны. Один из них что-то напевал себе под нос на языке, которого Кейс никогда не слышал, интонация и мелодия песни казались чуждыми и воинственными. Когда Молли встала и снова побрела вперед через хитросплетение коридоров виллы, Кейс вспомнил рассказ головы, эссе Три-Джейн. Вилла «Блуждающие огни» была безумием. Безумием, выросшим из смолобетона, замешенного на основе молотых лунных пород, из сварных стальных конструкций, тонн безделушек и причудливого скарба, поднятых сюда со дна колодца для создания обстановки родового гнезда. Но не тем безумием, которое Кейс мог бы понять. Не безумием Армитажа, причину которого теперь, казалось Кейсу, он понял: дай человеку возможность зайти слишком далеко, верни его из этой дали, загони на другой полюс, снова зашли туда и обратно и опять верни на место. Человек сломается. Как ломается кусок проволоки. Так История обошлась с полковником Корто. История уже сделала свое грязное дело, когда Зимнее Безмолвие нашел его. ИР тщательно исследовал останки полковника и отобрал подходящие куски военного прошлого, скользя по плоскому серому полю человеческого сознания, как водомерка по глади стоячего пруда, – сообщения об этом мигали на маленьком экранчике в темноте палаты французской психиатрической лечебницы. Из случайных разрозненных кусков Зимнее Безмолвие создал Армитажа, положив в основу воспоминания Корто о «Броневом кулаке». Но начиная с какого-то момента воспоминания Армитажа уже не принадлежали Корто. Кейс сомневался, что Армитаж помнил хоть что-то о предательстве, о пикирующих авиетках, объятых пламенем… Армитаж был чем-то вроде отредактированной версии Корто, но когда напряжение проводимой операции достигло определенного предела, механизм, управлявший Армитажем, разрушился; на поверхность снова вынырнул Корто со всей острой болью незаживших душевных ран, нанесенных предательством, и маниакальной яростью. В результате Корто-Армитаж умер, превратился в маленькую луну Вольной Стороны.