Нейромантик
Шрифт:
– Кейс, дорогой, – прошептала Линда и прикоснулась к его плечу.
– Нет, – сказал Кейс. Снял куртку и отдал Линде. – Не знаю, – сказал он, – может быть, ты и в самом деле здесь. Как бы там ни было, холодает.
Он повернулся и пошел прочь, и через семнадцать шагов закрыл глаза и принялся следить за тем, как музыка пробивается откуда-то из самой сути вещей. Он повернулся и посмотрел назад, один раз, не открывая глаз.
Потому что в этом не было необходимости.
Они по-прежнему стояли у воды – Линда Ли и мальчик, который сказал, что его зовут Нейромантик. Линда держала в руке
Кейс пошел дальше, влекомый музыкой.
Дабом Малькольма с кластера Сион.
Потом он прошел через серость, через нечто, по ощущению напоминавшее призрачный колеблющийся экран, муаровую пелену, смесь полутонов, генерируемых простейшей графической программой. Последовала долгая пауза, вид морского берега – над темной водой висели застывшие чайки. Приглушенно гудели голоса. Потом – гладь черного зеркала, а сам он – быстрая капля жидкого серебра, частичка ртути, которая катится вниз, срезая углы невидимого лабиринта, разделяет на части, затем сливается воедино, вновь разделяется…
– Кейс? Чувак?
Музыка.
– Вернулся, чувак.
Музыку вынули у него из ушей.
– Как долго на этот раз? – Кейс услышал свой голос и почувствовал, что во рту у него жутко пересохло.
– Минут пять. Офигенно долго. Я хотел выдернуть провод, но Безмолвие сказал – нет. На экране стали твориться всякие чудеса, потом Безмолвие велел надеть на тебя наушники. – Кейс открыл глаза. По лицу Малькольма бежали ряды полупрозрачных иероглифов. – И дать тебе твое лекарство. Оба кождиска.
Кейс лежал плашмя на полу библиотеки, прямо под монитором. Сионит помог ему подняться, и движение всколыхнуло в теле безжалостный бетафенетиламиновый котел – на левом запястье Кейса огнем горели кожные диски.
– Передоз, – выдавил из себя Кейс.
– Пошли, чувак, – сильные руки с легкостью, как ребенка, подняли Кейса под мышки. – Я и я должны идти.
22
Карт кричал от боли. Бетафенетиламин дал ему голос. Карт кричал без перерыва. Этот крик не прекращался ни в сумеречной галерее, ни в длинном коридоре, ни когда они проезжали мимо входа из темного стекла в усыпальницу «Т-А», покоев, где холод мало-помалу просачивался в сны Ашпула.
Дальнейшая поездка слилась для Кейса в одну сплошную невыносимую гонку – болтанка в тележке полностью утонула в водовороте безумия передозировки. Когда же карт в конце концов умер и под его сиденьями что-то с мучительным хрустом сдалось, испустив поток ярких искр, крик наконец смолк.
Тележка замерла, не доехав трех метров до входа в пиратскую пещеру Три-Джейн.
– Далеко еще, чувак? – Малькольм помог Кейсу выбраться из шипящей и плюющейся искрами тележки.
В двигательном отсеке карта с резким хлопком взорвался встроенный в него огнетушитель, из-под днища и из лючков для технического обслуживания подагрически кряхтящей машины полезли клубы желтой пены. «Браун» спрыгнул со спинки сиденья и заковылял по имитации песка, волоча за собой сломанную бездействующую конечность.
– Нужно идти, чувак.
Малькольм подхватил с сиденья деку и конструкт и перекинул
Шатаясь, с болтающимися на шее тродами, Кейс поспешил следом за сионитом. Их все еще ждали голограммы Ривейры – сцены пыток и дети-каннибалы. Триптих Молли уничтожила. Малькольм не обратил на голограммы никакого внимания.
– Потише, ради Бога, не торопись, – стонал Кейс, не поспевая за жилистой энергичной фигурой. – И – осторожнее, нам нельзя ошибиться.
Малькольм с «Ремингтоном» в руках остановился, повернулся и внимательно посмотрел на Кейса.
– Нельзя ошибиться? Но в чем, чувак?
– Там Молли, но она вне игры. И Ривейра – он умеет создавать образы, голограммы. Возможно, у него сейчас иглострел Молли.
Малькольм кивнул.
– И там ниндзя, семейный страж.
Сионит нахмурился.
– Послушай, брат из Вавилона, – сказал он. – Я – воин. Но это не моя война, не война Сиона. Это война Вавилона. Вавилон пожирает сам себя, въезжаешь? Но воля Джа – чтобы я помог Танцующей Бритве выбраться оттуда.
Кейс моргнул.
– Она тоже воин, – сказал Малькольм так, будто это все объясняло. – А теперь скажи мне, чувак, кого я не должен убивать.
– Три-Джейн, – ответил Кейс, немного подумав. – Это девушка, она будет там, среди них. На ней что-то вроде светлого халата с капюшоном. Она нужна нам.
Едва они вошли, Малькольм сразу же устремился по ступенькам вперед, и Кейсу оставалось только бежать за ним следом.
Мир Три-Джейн казался совершенно пустынным, в бассейне никого не было. Малькольм вручил Кейсу конструкт и деку и подошел к краю бассейна. Впереди, за белыми лакированными шезлонгами, за завесой темноты смутно проглядывали зубчатые, высотой по пояс, останки лабиринта разрушенных стен. Вода тихо плескалась о борта бассейна.
– Они где-то здесь, – сказал Кейс. – Они должны быть здесь.
Малькольм кивнул.
Первая стрела пронзила одновременно обе руки сионита чуть выше кистей. «Ремингтон» рявкнул, изрыгнув сноп пламени метровой длины, отразившийся в воде красочными переливами. Вторая стрела выбила винтовку из рук Малькольма. «Ремингтон» упал на пол и, крутясь, заскользил по белым кафельным плиткам к краю бассейна. Малькольм быстро присел на корточки и молча уставился на черный предмет, пронзивший обе его руки. Затем осторожно подул на места, где стрела входила в его плоть.
Из тени вышел Хидео с небольшим бамбуковым луком в руках и третьей стрелой наготове. Хидео поклонился.
Малькольм со скованными стрелой руками во все глаза уставился на ниндзя.
– Артерии не задеты, – сообщил Хидео.
Кейс вспомнил описание внешности ниндзя – убийцы приятеля Молли. Хидео был не таким. Лишенный каких-либо признаков возраста, он излучал полный покой и уверенность. Хидео был облачен в старые, но чистые рабочие штаны и мягкие кожаные тапочки, облегающие ногу как перчатки, с отдельным клапаном для большого пальца, как у таби. Бамбуковый лук украсил бы собой любой музей, зато черный металлический колчан, выглядывающий из-за левого плеча ниндзя, мог быть приобретен в лучшем оружейном магазине Тибы. Голая грудь Хидео была загорелой и гладкой.