Нейронная одержимость
Шрифт:
Фёдор — сын третьей жены батька, Ингриды Лаодикии. А вот я, получается, дальний родственник Уаров, потому что плод союза с Амалией Тертлдау — младшим родом прямолинейных воинов. Что ж, было бы хуже, если бы был Каллиником — с родственниками кровная вражда была лишней… надо будет когда-нибудь нарисовать генеалогическое древо. Может, память Адриана постепенно и сливается с моей, но хоть убей — не помню, что за Тертлдау, что за Лаодикии. С кем дружить, с кем враждовать — неясно, понятно лишь, что нужно держаться подальше от церковников в целом и Каллиников в частности. Впрочем, к церковникам брат
— Твою рожу пока к храмам подпускать не будем. Не знаю как насчёт той больной, но вот Армод был явно с нейронной одержимостью. Церковникам только дай повод просветить «ракушку» и нейру Комнина насквозь, — тут он поводил челюстью, словно вспомнил что-то неприятное. — Обойдутся. И так уже охамели дальше некуда.
— Что тогда делать?
— Ты мне скажи. Будь моя воля, я бы тебя заковал в боевой скафандр и отправил бы в поход на степняков. Вот только, — хитро улыбнулся — чует моё сердце, что чёрта с два ты на такое согласишься. Способ сбегать ты находил всегда. так что скажи мне, Адриан — а какие у тебя планы?
— Выйти из гостеприимного участка и выпить пива.
Фёдор морщится. Он не отвечает сразу, лишь затягивается и выпускает сизоватый клуб дыма куда-то вверх. Шумно вздыхает и начинает. Видимо, дальше разговор будет действительно серьёзным.
— Нет, Адриан. Я про планы на жизнь. Ты так и планируешь жить в крысиных норах и передавать великотайные зашифрованные кодексы? Да не смотри ты так. Я может и не глава тайного приказа Великого дома Комнинов а так, мелкий кафолик — но был бы плох, не зная дел родственничков, хоть молитв Михаила, хоть пьяных выходок Мстияра, хоть… неважно. Итак?
Я жестом прошу трубку и Фёдор удивлённо мне её протягивает. Видимо, при брате никогда не курил. Затягиваюсь и едва сдерживаю кашель. Табак оказывается крепковатым для лёгких Адриана. Хотя вкус куда тоньше, чем в оставленной мной реальности. Боярство, мать его растак. Можем себе позволить — боюсь представить даже, сколько он стоит. Дневную зарплату рабочего? Недельную? Месячную?
— Признаться честно? Мне надоело убегать, — истинная правда. — Но при мысли о сложных застольных ритуалах и забытом придворном этикете мне хочется блевать, — и вновь я не лгу. — Хочется приносить реальную пользу. Ты видел, как Каллиники окопались в улье Балагуровых?
— Ещё бы не видеть, — недовольно отвечает Фёдор.
— Думаешь, они остановятся на одном шпиле?
— Думы, думы, — качает головой брат и куропалат. Куропалат. Так его назвал Белькаллин и повиновался. Интересно, он повиновался ему как Комнину или как должностному лицу? Это же не фамилия явно. Должность? Хорошо. С чем связана? Палаты? Нет, это латынь, а в ней не так всё просто. Где там мой второй курс истфака? Scientia potentia est — не про потенцию. Вот и palatos — кажется дворец и «палаты» идут откуда-то оттуда. — Думы редко делу помогают. У меня для этого есть коллеги с более светлыми головами, Но вообще ты прав. Нужно Балагуровым подсобить.
Прищур «со значением» меня не вдохновляет.
— Мне?
— Быстро смекаешь, — начинает улыбаться Фёдор. — Вообще я думал сам в это влезть, но раз ты попался под руку… так уж сложилось, что ты отличная кандидатура. При шпилях тебя не знают, но обитаешь в среде
— Спасибо на добром слове, — стараюсь не переусердствовать с иронией, но слова про верность меня задели. Вот так вот, несколько лет не видел — и уже выписан из верноподданных. Хорошо хоть — не из Комниных.
— Я тут не причём, — поднимает руки куропалат. — Дядьки начали собирать на тебя досье сразу после рождения, и твой побег только добавил лишних листков. Особенно пара инцидентов с ловчими командами, после которых охоту на тебя свернули, — брат прищуривается, но память Адриана остаётся глуха. Я что, перебил шпилевиков, пришедших по мою душу? — Не, ты был бы доволен характеристикой. «Истинный Комнин. Характер — степной, выдержанный. Поддерживает ровные, хорошие отношения с работодателями и коллегами по теневому бизнесу. Безукоризненно выполняет свой служебный долг, не берётся за сомнительную работу. Беспощаден к врагам Нижнедонска. Холост. В связях, порочащих его, замечен не был. Книга отзывов содержит ряд благодарностей, имеются сведения о подарках от теневых деятелей плёсн различных шпилей. В данный момент проживает преимущественно в шпиле Балагурово.»
— Обстоятельно.
— Это краткая выдержка последних десяти страниц, — отмахивается Фёдор. Куропалат.
Кто же ты во «дворце»? Cordis — сердце.
Нет, не то. Cura — есть такое слово вообще? Curatia, точнее Curatio — лечение, то есть curo — лечить? Как-то на лекаря не похож. Но преподша по латыни, заодно преподававшая польский (и оттого каждое изречение Сенеки приобретало тон Гжегожа Бженчишчикевича), вбивая в нас латынь двутавром, некогда объясняла библейскую фразу Cura te ipsum неточным переводом. Дескать, изначально посыл «лечи себя сам» читался ещё более грубо, поскольку «Cura» значило ещё и «забота». Итак, заботящийся по дворцу. Командир дворцовой стражи? Внутренняя безопасность семьи? Что ж, Фёдор. Пощупаем твой контроль эмоций.
— А почему не кто-то из других младших?
— Неее, боковые ветви нашего Дома не умеют держать язык за зубами.
— Да я и не про них, — мотаю головой, словно продолжаю сомневаться.
— А про кого же?
— Про других моих младших братьев. Мне казалось, что они…
Фёдор прерывает меня жестом. Тень какого-то тёмного чувства пробегает по лицу брата, но быстро исчезает, уступая место сосредоточенности и знакомой осторожности охотника
— Не тут. Лучше перестраховаться и покинуть сие гостеприимное местечко.
Глава 24
— Семака как обычно. С дружиной малой пока тебя не было, навестил Итиль. Да так, что его оттуда с остатками дружины в железах прислали, — Фёдор невесело усмехается. — Благо, все пальцы оставили на месте, признали знаки васелевсовой крови. «Попытался навести мосты между нашими домами.» Дурак.
— Семака редко бывает в сети, — улыбается Ада. — Ему опостылела Цифра. Вид бескрайней выжженной пустоши почему-то более любим… впрочем, есть и такие, кому видения Инфоада интереснее Порайска. Правда, Адриан?