Нейтральной полосы нет
Шрифт:
Раза два Вадима оторвал телефон, он перебрасывался несколькими незначащими фразами с нетерпеливо скучавшим Браславским. Качинский в эти минуты с ленивым интересом рассматривал обстановку кабинета, телефоны, пишущую машинку. Пожалуй, необычен здесь был только вместительный сейф.
Положив трубку, Вадим улыбнулся и спросил:
— Не похоже на кабинет следователя? Вы как к детективам относитесь?
— Жена читает только детективы, я не читаю детективов никогда. Но все-таки у вас здесь просто тесно. Ну, а если
— Бандюг мы обычно допрашиваем в следственном изоляторе, Леонид Яковлевич.
Упомянув о следственном изоляторе, Вадим вспомнил, кого с первой минуты напоминал ему профессор, только тот человек был стар и некрасив. Оно нередко встречается, сходство между красивым и некрасивым родственниками.
— Вы не родственник адвоката Качинского? — спросил Вадим.
— Брат. А вы с ним знакомы?
— Нет, но кто же из юристов не знает Качинского? Известный адвокат, — сказал Вадим истинную правду.
Сказал и ощутил, что профессор сейчас совершенно расположен к нему, контакт есть.
В чем же конкретно может помочь профессор? А вот в чем. Им нужно выслушать мнение по поводу одной книги — историческое сочинение, старинная книга… Действительно ли обладает она большой ценностью и могла ли она принадлежать одному тоже очень известному в свое время адвокату…
Был назван дед Браславского. Книга лежала в столе у Вадима.
Почему это нужно, Вадим позднее охотно расскажет профессору.
— Еще нас интересует ваше мнение об одной иконе.
Тут поплавок дрогнул. Они сидели очень близко, беседовали доверительно, смотрели друг другу в глаза. Вадим безошибочно засек в Качинском мгновенный холодок настороженности. Вопрос об иконе оказался не в цвет.
Да Качинский и не скрыл своего удивления. В голосе его, доселе теплом, появилась некая наигранная надменность.
— А почему, собственно, вы обращаетесь ко мне по поводу иконы? — спросил он. — Древнерусским искусством как таковым я не занимаюсь.
— Ну как же, Леонид Яковлевич! — удивился Лобачев. — Говорили, вы как раз знаток, у вас же коллекция.
— Болтуны! — несколько смягчившись, отозвался Качинский. — Я мало кому ее показываю. Есть же специалисты-коллекционеры, профессионалы своего рода…
— В том и беда, что профессионалы. У них объективный взгляд нередко искажается великим множеством побочных соображений. Тут, как при раскопках, придется пласты наслоений учитывать.
— Здесь вы, пожалуй, правы, — согласился Качинский. — Ну так…
— Простите, бога ради, еще такой вопрос. Ну вот, к примеру, вы… Вы где покупаете ваши иконы?
«Опять не в цвет! Опять напряженность. Опущено забрало внушительного профессорского недовольства».
— Ну, где! Сами понимаете, в ГУМе они не продаются. Кое-что сам в поездках покупал, у меня машина, я много езжу. Колхозники
Никакого тепла в его зорких, под чуть нависшими веками глазах не осталось, от улыбки ни следа, металл в голосе. Он посмотрел на часы, демонстративным движением отодвинув обшлаг пиджака, хотя отлично видел часы и без этого жеста.
Вадим тоже посмотрел на часы, коротко вздохнул.
— Ну ладно, — сказал он, похоже огорченный изменившимся тоном беседы. Поднялся, медленно прошел за свой стол. — Сейчас мы с вами… А в Третьяковке вы давно были? — спросил он.
Следователь пытается вернуть разговор в мирное русло, так можно было истолковать этот вопрос.
— Забыл, когда и был. Я, знаете ли, не поклонник ни передвижников, ни Пластова.
Сию минуту должен был позвонить Браславский. Вадим не успел выдвинуть ящик стола, как Браславский позвонил.
— Есть, товарищ полковник! — ответил Лобачев. Только что по стойке «смирно» не вытянулся.
Качинский не смотрел в его сторону, но боковым зрением не мог его не видеть.
— Леонид Яковлевич! — сказал Лобачев извиняющимся тоном. — Прошу прощения, но я вынужден отлучиться. Вам придется подождать меня в коридоре. Еще раз прошу извинить.
— Я понимаю, — сухо ответил Качинский, поднялся, первым вышел из кабинета, сел в коридоре на маленьком диванчике, положив ногу на ногу. Вадим запер, как положено, кабинет, быстро прошел по коридору, на лестницу, на второй этаж, куда должен был подойти к нему Браславский.
Минут десять они положили на то, чтоб — не сразу — провести Иванова мимо Качинского. Провести с конвоирами, как положено. Отправив Иванова, Всеволод поднимается наверх.
Вадим расхаживал по чужому кабинету, курил затяжно и ждал. Интуиция, рождаемая опытом, говорила ему, что Качинскому разговор об иконах крайне неприятен. Если даже профессор не отреагирует на Иванова, пунктирчика оставлять нельзя. Сегодняшнее свидание может завершиться мирной консультацией по книге, которую Вадим, вернувшись с извинениями, вынет из ящика, но пунктирчик должен быть разработан.
В конце концов, не исключается, что и Иванов отреагирует на встречу, хотя ему выдержки не занимать стать.
Отреагирует, если все это не пустышка и они вообще встречались.
— Лобач! В яблочко! — почти вбегая, заявил Браславский. Видно, и он эти двадцать минут был охвачен нетерпением. — Отреагировал он на Иванова. Так отреагировал, что дальше некуда. Куда Гамлету с папой! Иди к нему, пока он тепленький.
— А Иванов? — торопливо придавливая сигарету, осведомился Вадим.
— Наш на высоте. У нашего комар носу не подточит.